Ника Январёва - Послесловие. Стихи в ритме альфа

Синий зимний вечер
Кончится слезами.
А камин лепечет:
Чудо будет с нами.

Ласковые тени
От дрожащих свечек.
Хрупкие колени.
Чей-то взгляд беспечен.

Магия снежинок —
Звёзды на ладони.
Мир силён и гибок.
А слабак утонет.

***
В день траура горел закат
Краснее красного.
Добрались до небесных врат,
В крови несчастные.
Весна повисла над страной
Шелками чёрными.
Шакалов всё слышнее вой.
И вьются вороны.

Быть может быть нужен какой-то звонок,
Который заставит упрямое сердце
Сорваться в полёт и скользить мимо ног,
В цветные одежды заставит одеться.

Быть может быть нужен кому-то шлепок,
Чтоб в вихре кружиться забытого танца,
Чтоб кто-то успел заскочить на денёк,
Чтоб чье-то коварство успело сломаться.

Быть может быть нужен ничтожный успех,
Песчинка на сторону «быть иль смотреться»,
Чтоб снова качнуться с качелями вверх,
Чтоб снова вкусить заповедного перца.

Быть может быть важен неведомый стиль,
Заметный немногим, не портящий метра,
Который приделает лодочке киль
И парус наставит под лопасти ветра.

Быть может быть что-то случится не так,
Когда мельтешнёт золотистый росточек,
Из семечки, что мимоходом впотьмах
Ты как-то зачем-то нечаянно бросил.

Быть может быть смазанный тенью фестон
Тобой незамечен, и рвётся тревога,
И ты громыхнёшь для игрушки пистон,
И сумерки съёжатся в образе блока.

Быть может быть это напрасный рефрен,
Чужая манишка облезлого фрака.
Её износил ведь уже манекен,
Так что ж подбирать, суетиться и плакать?

***
Скинь мешок, плечам позволь восстать
И вздохни всей грудью перед боем
С теми, кто мешок взвалить опять
Норовит, манкируя тобою.

Заслони себя от черепков,
Что летят к тебе в обмен на доблесть.
Руки выскользают из оков,
Если ты свою продолжишь повесть.

А чужое – уходи, вампир!
Свой отстрой свободным новый мир.

***
Глубже дорога, плотно укатана.
Ездим по кругу, с всё высшими скатами.
Так погружаемся – скоро не выбраться.
Мира пужаемся, надо ли двигаться?

Меньше обзора, скрываемся в темень.
Внутренним взором вонзаемся в темя.
Глубже дорога… Засыпать нечаянно?
Выход – к острогу или в отчаянье?

Выход – на светлое – вдруг да? – и полюшко?
Мёртвое, бледное… финиш и горюшко.

***
Красное, синее
Тельце осиное.
Что в твоём имени
Самое сильное?
Где твои буковки
Встали не рядышком,
Что надломилось
И стало оладышком?

***
Мне выдали программу на долгие года.
Скользить и пресмыкаться по тонким проводам.
Там напряженья громы и строгий дядя ток.
И лёгкое решенье маячит между строк.
Опасно жить в квартире, где строгий дядя ток.
И мысли колошматят истаявший висок.

***
Тон.
Твой тон несносный, как свинец.
Лом.
Незримый лом тебе отец.
Сом.
Как сом, прилип совсем ко дну.
Том
Твоих диагнозов в углу.
Дом
Тебе не крепость, а тюрьма.
Бом! —
Тебе отмерила судьба
Сон
В не самой древней из гробниц.
Кон
Ты замыкаешь, павши ниц.
Ветвь
Тебя засохшая дала.
Смерть
Всех остальных уж увела.
Жжёшь
Огарок праздный – сил в нём пшик!
Сплошь
Тебе сияют миражи.
Век
Сжимаешь, пойманным в кулак.
Вверх
С тоской глядишь на вольных птах.
Мир
Ты свой обвёл тройной чертой.
Тир,
А в нём мишень – желудок твой.

***
Не могу разобраться никак:
Их вампир или наш вурдалак
Нагло виснет на шее репьём
И пронзает клыком, как огнём.
Не знаком мне как будто с лица
И чертей в нём не вижу отца.
На каком перепутье лихом
Я его подхватила и в дом
Принесла на своих ли руках?
Баламутит умерших прах,
Никого не помянет добром…
Все слова у него вверх дном.
Вечно требует – или должна?
Что скрывают его рукава?
Чей из глаз обжигающий свет,
От которого – сразу в кювет?
Их вампир или наш вурдалак.
Чёрный спутник и кровный мой враг.

***
Мы будем прятать голову в песок,
От содрогнувших убежим догадок.
От тех, кто жалок и немножко гадок.
И продырявим собственный висок.

Мы убежим в шалаш из миражей,
Отфотошопим, что глаза тревожит.
И холодок уж не бежит по коже.
Хотя сереет белизна манжет.

Закроем мир, уставившись в глазок.
Чтоб тихо и тепло, и неопасно.
И под рукой всегда лечебный пластырь.
В кладовке с пылью древнее серсо.

***
Глазунья на ножках, смешные ромашки,
В них столько задора и милой дурашки!
В их рожицах множатся маски-гримаски,
Используя мастерски только две краски.

Они замышляют подвох и интригу,
Кивают и внемлют и ветру, и мигу.
И строить глазёнки они мастерицы.
Мелькают юбчонки, усмешки на лицах.

На тоненьких ножках – соцветья ромашек.
Им осень не сделает добрых поблажек.
Ликуйте, ромашки, под солнечным оком!
И радуйтесь миру с улыбкой широкой.

Давлю из себя улыбу,
А ближе не подходи.
Какую ношу я глыбу —
Не знаешь ты – на груди.

Какие темницы прутья,
И что за безумный змей
Терзает словесной мутью,
Как кто-то нажмёт на «плей».

Как часто тянет полынью
В моем заповедном краю.
Из воска фигурку я вылью
И может, кого-то убью.

К кому-то – в обличии сером,
К кому-то – чёрен лицом.
А мой был начертан мелом.
И ожил зловещий фантом.

С какой филигранной планеты
Сбежал он из чёрной дыры,
Где кровью умылись рассветы,
Где финиш занятной игры.

По зимней радуге скользкой,
Что стала в мороз столбом, —
Пушинкой, снежинкой, воском —
Во мне построил свой дом.

В себе все девять носила.
Родился голубоглаз.
Вокруг смотрел молчаливо,
Пока не шлёпнули раз.

Крестили одной водою —
Смотрел вокруг, не кричал.
Мне дали крестик с бедою.
Второй его выручал.

Единой связались датой.
А крёстной – дедова мать.
И кто тут был виноватый —
Через семь годов умирать

Ей пришлось день в день, как крестины.
Без опоры остался малец.
Может, это лишило силы,
В жизнь вошёл он, как в чёрный лес.