Андрей Козырев - Игра в бисер

В Твой золотой и в мой хрустальный век
Нам пишет Бог-Творец из ниоткуда,
Что в нас течёт водой небесных рек

Любовь, обыкновенная, как чудо.

Моей работой стало – вспоминать
Слова, поступки, облики и лица…
И я, листая старую тетрадь,
Склонюсь над пожелтевшею страницей.

Я вспоминаю то, чего не знал.
Я с памятью живу одной судьбою.
Я в прошлое спускаюсь, как в подвал,
Мысль, как свечу, держа перед собою.

Где ты сейчас? Увы, ответа нет.
Но вспоминать – вот высшее искусство!
От бега неподвластных людям лет
Бумага пожелтеет – но не чувство.

Коль чувство наше настоящим было,
Оно не станет прошлым, друг мой милый!

Всё стало ясно. Да, я не любим.
Ты камень, а не хлеб, мне подарила.
Но этот камень сердцем был твоим —
Холодным, гордым, полным твёрдой силы.

Но верю я, что холод этот – ложь.
В тебе живёт неистовое пламя:
Ты по сердцам, как по камням, идёшь
И камни жжёшь горячими стопами!

Как много надо было мне огня,
Чтоб понял я, о боли не жалея:
Да, ты сильна. Да, ты сильней меня.
Склонись же перед слабостью моею!

Но все же – как несхожи мы с тобой:
Твоя любовь – скала, моя – прибой!

Твоя любовь – светла, моя – темна,
Ведь ей в твоей тени стоять приятно.
Меня чаруют тайна и луна,
Тебя – сиянье дня, где всё понятно.

Твоя любовь беспечна и легка,
Как бабочки крылатой трепетанье…
Моя – в раздумьях, и она горька, —
Моя награда, подвиг, наказанье.

Твою любовь постигнет разум мой,
Ты не поймёшь мои живые строки…
Но мы бредем тропинкою одной
И вместе учим горькие уроки.

Я верю: рождены с тобой мы были,
Чтоб день и ночь друг друга полюбили.

Да, ты любима. Но… ты не бессмертна.
Чем жизнь короче, тем длиннее миг.
Ты хочешь жизнь измерить мерой верной
И ищешь смысл в реченьях пыльных книг.

Бессмертие – нет тяжелей загадки!
Его мы ищем каждый день и час.
Как поиск горек, а находки – сладки!
А я бессмертье вижу без прикрас:

Оно – не счастье, но и не страданье.
Оно – в продленье нас за гранью дней
Словами, кистью и воспоминаньем,
А также – вечной красотой твоей.

Ты можешь в сердце у меня прочесть:
«Ты будешь, ты была, ты вечно – есть!»

По небу полуночи ангел летел
Из мира – в последний предел;
Он сахарный палец держал на губах,
Молча о любви и грехах.

Он певчую душу с земли забирал,
На Суд её нес, и сиял, и молчал,
Но пела о жизни своей, чуть дыша,
Певица, бродяжка, душа.

По небу полуночи отзвук летел,
Пьянил, будоражил, тревожил, звенел,
По небу полуночи песня плыла,
И сахарно таяла мгла.

Хмелён был напев, сочинённый людьми,
Был полон ошибок, прозрений, любви,
Но в ангельском сердце, не тронутом злом,
Остался незримый надлом.

И перенял ангел, как птица, напев,
Что только окреп, в небесах отзвенев, —
И райские гимны ему не смогли
Затмить многозвучья земли.

И сахарный ангел растаял от чувств,
От ангела в небе осталось чуть-чуть —
Лишь нимб фосфорический, градины звёзд
Да лужица сахарных слёз.

Луна пучеглазо смотрела во тьму,
Понятную сердцу, чужую уму,
И запах медовый сквозь время летел
От рая – в последний предел,

Где ангелы меряют жизни на вес,
Где падают мёртвые птицы с небес,
И к нам сквозь пространство исходит тепло —
Холодным светилам назло.

Арист, ты говоришь, что стих – твоё спасенье,
Превыше всех трудов, превыше всех наград,
Терновый твой венец, и крест, и воскресенье,
И суд, и сад, и ад.

Ты памятник себе воздвиг огнеупорный
Из слухов, хитрой лжи, хвалы и клеветы,
И если кто-то мог писать о ясном спорно,
То это – только ты.

Высокопарный вздор комедий и трагедий
Ты претворил в судьбу, и в ней тебе везло:
Так! – Ты умеешь всех презрительней на свете
Встречать добро и зло.

И твой любимый бес, сухой и моложавый,
Непринуждённость в хитрой выдумке любя,
Всё ходит за тобой, как арендатор славы,
И мучает тебя.

И долго будешь тем известен ты народу,
Что всех изысканней язык ты исказил.
У музы у твоей всё ярче год от году
Блеск стрекозиных крыл.

Господь тебя слепил из глины мокро-зыбкой,
Чтоб научился ты, презрительность любя,
По-чаадаевски, с язвительной улыбкой
Плыть поперёк себя.

…Не тот поэт, Арист, кто рифмы плесть умеет,
Кто в словоблудии сумел достигнуть дна,
А тот, кто, став бессмертным, не жалеет,
Что жизнь – всего одна.

Поэзия! Обман, соблазн и прелесть
Почувствовать – рвануться – пасть – взлететь!
Мне слышится бумаги белый шелест —
И мне нельзя ни жить, ни умереть.

Смертельней смерти и живей живого
Тончайший яд нерукотворных строк.
И, нежно распелёнывая Слово
Из белого бумажного покрова,
Я вижу в нём бессмертия залог…

И что мне мудрость всех Экклезиастов:
Рай – для рабов, а ад – для гордецов…
Мне дан словесный рай, живое Завтра,
Ценней богатств из тысячи ларцов!

И что мне обречённость человека
На пресмыкание в земной пыли!
Лишь на поэтов действует от века
Закон непритяжения земли!

И мозг кипит, свершается работа,
И нам даётся колдовская власть —
Извилистая формула полёта,
Открытая лишь тем, кто смел – упасть!

Бесплоден был твой нищий пыл,
Которым тешил ты гордыню,
Но я, прозрачен, шестикрыл,
Сошёл к тебе в твою пустыню.

Я снизошёл к твоим мольбам,
К избытку твоего сиротства,
И дал твоим пустым словам
Мощь собственного первородства.

Я чуть коснулся лба крылом,
Пронзив твой мозг огнём озноба,