Альберт Александров - Кафе поэта

Вершин пирамиды сияют в зените,
Законом на шпиле храним.
Седит оседлав в камне холодном,
Гаргулья на пике вершин.
Не сдвинуть вершителя с твёрдого трона,
И в небо никак не уйти.
Не принимаем за гордость толпою,
Странник свою тянет жизнь.

Не признает гаргулью за Бога,
Знает, что там должен быть.
Сам он вершитель, но нет ему трона,
Претит ему серый быт.

Бога посланник, странник не занял,
Трон на престоле людей.
Ищет врата для общения с Богом,
Схватку с гаргульей презрев.

Погибнут невинных числом миллиарды,
Пойдя за неправыми в бой.
Стабильна система – стоит пирамида,
Правит гаргулья толпой.

Выпито всё, что нагрето душою,
Камнем холодным – в вершине гранит.
Рабы и не знают счастья в свободе,
Страдания гаргулья вершит.

Странник спускаясь в кошмар подземелья,
Ищет врата в небеса.
Там в темноте ущелья ночного,
Есть тайный ход где звезда.

В эту дыру был сослан навеки,
Ближний любимец небес.
Странник откроет секрет того мира,
Людей заберёт в новый век.

Где основание у пирамиды,
Там и тяжёл, горек хлеб.
Избранники странника первыми вступят,
В счатия солнечный свет.

Странник гуляет, невидим толпою,
Статуи из камня презрев.
До срока незыблемо правит гаргулья,
И властвует тень на земле.

Своды пещеры огромны,
Узок проход и ползком,
Туда перебрался отшельник,
Сделав пещерою дом.

Песок под ногами и стены,
Гранит и растет сверху мох,
Постился отшельник плодами,
Которые в нём найти мог.

Постился и Богу молился,
Открыл ему ангел секрет.
Взяв в руку щепу писал он,
В песке, для потомков завет.

Дал людям знание о счастье,
Он победил ими смерть,
Начал писать где кончалась,
Пещера на мелком песке.

Годами промчались столетия,
Камень в проход отворив,
Увидели кости потомки на входе,
Под палочкой строчкою стих.

Ползком в ту пещеру забрались,
И стёрли познания в песке.
Могли бы узнать о бессмертии,
Но Богом наложен запрет.

Смотри презренное никчемное отродье,
К тебе пришел вершить суд над тобой.
Из бездны выполз гад земельный песпощадный,
Он на наживку из грехов прикормлен мной.

Ну что ж, Ротан, бескожий с чешуею и шипастый,
Давай глотай и забери меня в свое нутро.
Начни с греха от самой нижней чакры,
Закончи мыслями и закуси моей душой.
Глотнул разврата сладкую прикормку – славно,
А дальше ты запей грехом из терпкого вина.
Возьми гордыню – съешь не сомневайся,
Туда же заглотни презрение и отлучение попа.
Теперь прожуй мою ты откровенность в жизни,
Но что с тобой, ты исчезаешь и тебе не хорошо.
Эх, выполз гад какой то право неочемный,
Не силы не ума, зачем его прислал мне черт.

Сижу жду следующего – нужен мне крылатый,
Ах наконец – то прилетел с мечом судьбы,
Все по уставу – на коленях корчуюсь в презрении,
Своею плетью вышибает все мои мозги.
Ах, отсекает мне мои познанья страстью,
Ой, хлестанул укор мой безмятежным небесам,
Щас рубанет по позвонкам моим у шеи.
И рубит точно со всего могучего священного плеча.
Ошибся ангел и рубанул чешуйчатого брата,
Уж до того твой голод слеп и до души силен.
Давай свое крыло свои доспехи и одежды,
Побудь на месте ненадолго ты моем.

Червь ползал по земле под вашим пристальным вниманием,
Пасли его вы всем своим подземно – ангельским гуртом.
Но просмотрели как познал он в отречении от обиды бога,
И пали под его уже добра блистающим мечом.

Земля, приём ты мне нужна,
Одна жива – зачать должна.
Родишь одна лишь ты, Земля,
Людей которых алчу я.

Скрещу себя я с обезьяной,
Примат умнее всякой твари.
А что получится потом,
Экспериментом назовём.

А получилось два звена,
Одно святой, другой обман.
И телом гол и нет клыков,
Не крыльев нет, есть только мозг.

Не тварь Земли и не пришелец,
Живёт рождён коль, что же делать.
Одно звено вершит разруху,
Другое к Богу тянет руку.

Но оба врут себе, другим,
Не могут жить они без лжи.
Пророки зная это дело,
Про правду притчами в заветы.

А скажешь в лоб, так не поймут,
Не знают правды в лжи живут.
«Земля гуд бай, осеменил»,
Пришелец в Космос укатил.

Огонь от лампады светит и греет,
Летят на свечу как один мотыльки.
Сгорают в огне крылья и тело,
Не успевая души взростить.

Один мотылёк отбился от стаи,
Он на рассвете вздохнул ветром жизнь.
Увидел он истинный свет лучей Солнца,
Один из помёта лишь он не погиб.

Пауза жизни, дума о Солнце,
Тепло от добра, дел и стихов.
Не обозжет, жизнью прольётся,
В ладони того – кого зовём Бог.

Мне наизнанку вывернули мысли, душу,
Скакалкой прыгали ногами в грязь втоптав,
При этом улыбались откровенно безучастно,
На самом деле веря в небеса.

Не вольный грех, а я то здесь причём?
Не виноваты вы, но достаётся почему то мне за всех,
Не позволяет небо свыше бить в ответ кнутом,
Стараюсь уклониться от плетей мне преданный друзей.
Давно узнал, что людям многим хорошо со мной,
И каждый рвёт кусок себе, что слаще, делая больнее,
В нору ползет души истерзанный страстями зверь,
И из пещеры возвращаюсь каждый раз сильнее.

Сильнее и надменнее душа стает переживанием,
И сладкий от неё кусок сложней всё другу оторвать,
Клыки выламываются с хрустом крошаться о панцирь,
И реже из друзей становиться страдальца рать.
Когда последний друг развеян нежеланием подчиняться,
Заметна стала жертва светлая на небесах хоть и в норе,
Приходится теперь трудиться только ночью до рассвета,
Иначе в пепел превратиться загнанный вниманьем зверь.

И был бы уж давно растащен по кусочкам жизни всеми,
Но есть всегда с тем зверем света божьи доктора.
Откуда он не ведает приходит счастье и здоровье снова,
Но чувством знает – это настоящие и неподдельные друзья.

Задул легонько ветерок без направления,
Рябь на воде скрывает поплавок волной.
Так начинается у рыбака в душе волнения,
Он с ветром связан через стих самой волной.
Пронзают существо, уже не человека – мага,
ВетрА, волна и молний яркий силуэт,
Подхватывает страсть погоды мысли сетью,
Закручивает вихрь из слов стихом поэт.
И мчятся мысли с ветром над главою мага,
Он продолжает нажимать на шток юлы ветров,
Он древний – прожил много жизней – из Египта,
В стихиях черпает посыл самих богов – его отцов.