Владимир Карнаухов - Столкновение. Книга стихов

Под капельницей паллиатива
Сосредоточен мой аппетит
Заодно с интригующим корпоративом,
Там, где неприлично мужской дефицит.
Предновогодние дни всегда под парусом,
Поле битвы – праздничный стол,
Вот и думай, пока ещё не под градусом,
Где гавань ласковых волн.
Там, где сказочная ёлка
И с изумительной фигурой хозяйка,
Но её любовное дерзновение так ёмко,
Что срывается напрочь гайка.
Или в ритме неудержимого танца
Быть на короткой ноге со всеми,
Где кубизм вечного испанца
Раскроется в полной мере.
Всё же дороже внутренний покой,
Обволакивающий свет свечи,
Бутерброды с красной икрой
И телевизор в новогодней ночи.
Под капельницей паллиатива
Сосредоточен мой аппетит,
Есть, конечно, альтернатива,
Но новаторство мне вредит.

Дышит река волной холодной,
Неприветливая в течении своём,
С особенностью свободной,
С берегами, подмалёванными с обеих сторон.
Она не задерживается на действительности,
Жизнь человеческая для неё пуста.
Выловят вояжёра от легкомысленности,
Когда-то утопшего от вина.
Замысел водный, впечатление всегда,
Будь то на Волге или на Суре,
Общение с вечностью без языка!
Лицезреть её, сидя на золотом песке.
Но сейчас стихия омрачена,
Ослабел мороз до дыхания волн,
И течёт с особенностью свободной река,
С берегами, подмалёванными с обеих сторон.

Синдром ангела – оберегать,
Транквилизаторы заоблачных доз
С врачебной этикой выдавать,
Снимая рецептурный вопрос.
Там, где мы встречаемся, тишина,
Палец к губам – предупреждение,
Чтобы не произносить зря слова
С мучительным произношением.
Моя вера бывает надломленной.
Супостаты тьмы под личиной,
Ищу выход в среде межкомнатной,
Разрывая ворот на горле мнимый.
В хронологии нет последовательности,
Душа выцветшим цветком
Зажата в тисках злободневности
Между наковальней и молотком.
И тот, кто придёт первым:
Ангел или скверный супостат —
Решается кем-то одновременно
На пути выставленных мне преград.

Вы по столицам, а я всё по задворкам,
Стихи читаю за углом, в пивной,
Где платят люди не монетой звонкой,
А русской в хлам загубленной душой.

Вы по столицам, а я по переулкам,
Дворовой псине делаю поклон,
Жаль, что в её оскале мило-жутком
Я вижу всех своих любимых в прошлом жён.

Вы по столицам, а я в пустой квартире,
Сметаю строки на бумажный лист.
Высиживая, как тот пингвин на льдине,
Созвучный мне по крови дрянной стих.

Вы по столицам, а я в зелёный бор,
Напьюсь до дури свежего раздолья,
С попутчицей налажу разговор
И приглашу на винное застолье.

Вы по столицам, пора уже вернуться.
Я задаю мучительный вопрос:
Когда же вам захочется коснуться
В своём краю цветения берёз?

Досмотр сердца откровенен,
И, может быть, ещё жива
Та сила соприкосновения,
Потерянного торжества.
Как руки потеряли сон,
Не согревая больше имя,
Когда одна из двух сторон
Не обретает в душе мира.
И в холоде осколков льда
Захвачено противостояние,
Где заблудившая слеза
Застыла каплей замерзания.
Колючий взгляд звезды ночной
Накроется седым рассветом,
И тот, кто станет вдруг чужой,
Уйдёт с зажжённой сигаретой.

Начнёт кружить нам головы,
Небесный сыпать сор.
На все четыре стороны
Мести метельный вздор.

Охватит с увлечением,
Накрутит снег столбом,
Где полным обозрением
Пройдётся в голубом.

И будет констатировать
Поднятием руки,
Кого сугробом миловать,
Чью местность занести.

Так было, так и будет,
Лишь только у ворот
Его коней разбудит
Земной коловорот.

Жизненная липа зафиксировала аборт,
Слёзы застыли в номенклатуре страха.
Он принёс ей в больницу бисквитный торт
И от жены выкраденную ночную рубаху.
Ей было неполных восемнадцать лет,
Ему тридцать четыре, выработанных по полной,
Для него она была связь и очаровательный предмет,
Для неё – самый любимый и подлый.
На правах единственного и возлюбленного персонажа
Он появился на одной из выставок всемирного масштаба,
Где она с подругой от необыкновенного ажиотажа
Смотрела Рафаэля и мало что понимала.
Он возник уверенным, неженатым и внимательным,
Прошёлся по уже простуженному сердцу обхождением,
Манипулируя Рафаэлем как чуть ли не своим приятелем
В эпоху великого Возрождения.
Тут же квартира сослуживца оказалась рядом и пустой,
Подруга была отправлена в замешательстве на такси.
Цена выставки стала сладкой и роковой,
С дифирамбами, шампанским и обыкновенным «прости».
Щупальца греха обволакивали их полгода,
Он с лёгкостью тянул несовершеннолетнее тело на себя.
Внезапно открылась его катастрофическая несвобода,
Где по российским меркам была большая семья.
Жетон, выданный на право беспечно жить,
Просроченный, лежал в ворохе обречённости,
Жена с выпученными глазами грозила его посадить
Вместе с предательством и придуманной влюблённостью.
Часы, проведённые девушкой в акушерском отделении,
С незаконным выскабливанием человеческой плоти,
Привели её к срыву и душевному потрясению
И вновь открывшемуся кровотечению к ночи.
Ей было неполных восемнадцать лет,
Ему тридцать четыре, выработанных по полной.
Он через неделю узнал, что её больше нет.
Самый любимый и подлый.

В холодные зимние вечера
Мы рядом в характере дома,
Когда подглядывает свеча
В запахе душистого одеколона.
Пожелтевшие акварели на стене
Догадываются о нашей взаимности,
Мазки времени ещё в красоте
Не потеряли своей картинности.
Облако теплоты охватывает зал,
Рояль под зелёным чехлом,
Он господствовал и волновал,
Оставляя музыку на потом.
В тебе, как и в доме, загадка,
Нужно всегда разгадывать,
В зависимости от остатка
Сколько свече подглядывать.

Она в окне с отражённым небом,
Фрагмент из фильма почти как у Тарковского.
Её тень на асфальте можно обвести мелом
И сказать: сохраню твою тень, как у Бродского.
Я говорю о девушке в окне
С её максимальной открытостью,
Она всегда делает ручкой мне,
Привлекая соблазном и подозрительностью.
Надо подняться и пригласить её в кино
На один из фильмов Тарковского
Или принести полусладкое вино
И почитать ей стихи Бродского.
Но тогда исчезнет первоначальный свет,
Её образ с отражённым небом
И самое ценное, весь эффект,
На асфальте обрисованная её тень мелом.