Марина Котова - Сквозь вещий шум дубрав

Нам не надо чужого дурмана,
Нам довольно своей белены.
Новой раною лечим мы раны.
Души бедами утолены.

Видно, крепко нас любит недоля,
Раз сердца наши ловят в силки,
Если чистое русское поле
Норовят поделить чужаки.

Что там в будущем: чет или нечет?
Цвет вишневый иль чертополох?
Встреча с Господом или невстреча?
Белобог победит? Чернобог?

Мокошь возится с белой куделью.
Не на саван ли нитку прядет?
Обнимаясь с хмельною метелью,
Русь свои навьи песни поет.

Глубинка, говорят, а слышу – глубина.
Коровье стадо тянется по дамбе
Над Осовцом, что в дар Оке в холмах
Несет лугов, дубрав сырых преданья.

Приходят к остановке рыбаки,
С плеч свалят непосильную поклажу,
Вздувая жилы, стащат сапоги
И колпачки отвинчивают с фляжек.

И ждут, следя блистающий заход
Светила, тонущего медленно, без всплеска,
Единственный автобус, что пройдет
Раз в сотню лет по Красной, по Советской.

В заокских далях в проблесках дождя
Пылают в тучах золотые лики.
И местные из-под руки глядят
С достоинством под стать реке великой.

На лицах света золотого слой,
И тот же свет на зданиях старинных,
Купеческих, поросших бузиной,
Да мальвами, сплошь в мураве былинной.

На бывшей школе в заревой росе
Лицо (иль лик?), вязь подписи и даты –
Учился русский воин Алексей,
Что призван был служить в восьмидесятых.

И этот образ, зевы красных мальв,
И гроздья бузины, и неба древний свиток,
Реки дыханье, грозовая даль
Таинственно и неразрывно слиты.

Не здесь ли ткется русских судеб нить,
В глубинке, в сокровенной сердцевине?!
Есть что-то подлинное в том, чтоб жизнь прожить
И умереть под тучами родными.

Дышать легендами, разливами лугов,
А выпадет – стать самому преданьем,
Как этот самый Леха Асташов,
Что голову сложил в Афганистане.

Разве что сравнится с чудом древним:
Под зеленый бархат хвои поднырнуть,
Ощутив, как сила от деревьев
Медленной волною входит в грудь?

Вышло так, что с отчими борами –
Домом елей, синих трав, зверья,
Узкими заросшими тропами
С самых ранних лет сроднилась я.

Город мой в химической пустыне
Зло молился западным ветрам,
На востоке заревами стыли
«Синтез», «Оргстекло», «Капролактам».

Город к ним крепился пуповиной,
Город пил, тоскуя от гульбы,
Темным шепотком твердил о взрывах,
Молча нес закрытые гробы.

В том аду мне приоткрылась тайна,
Чем на свете живо естество,
Поняла я: человек – дыханье,
Лишь дыханье, больше ничего.

В лес! На волю! В воскресенье рано
Поднимались. Розовел затон.
В лес! На волю! Не было нам храма.
Бор нам заменял и храм, и дом.

Там текло, сверкая, время Божье
Свежестью пронзительной, густой.
И была мне жизнь лесов дороже
Жизни душной, суетной, людской.

Выстрадано, выплакано мною:
Будет Русь стоять, и нам дышать, пока
Сердце бьется, чистое, лесное,
Выдыхая свет под облака.

Мир оползнем течет, и все же есть
Сохранное от древности бездонной:
Колючий бархат хвой и влажных листьев взвесь,
Сушь можжевельников и винный запах терна.

Бор – древний бог, обутый в белый мох,
Его одежды – золотые чащи,
Нет избранных – хорош ты или плох –