Николай Мурзин - Земля, моря

Этой – над нами – тяжелой, плохой,

Хмурой и всем ненавистной порой –

Я возвращаюсь в неузнанный город,

Я возвращаюсь домой.

Это – как будто – зачем-то, опять –

Вспять обращенная черная прядь,

Лишняя горстка монеток на сдачу,

Это любить и стрелять.

Милые – мертвые – все вы мои.

Там, на зазубренном крае земли,

Я исповедался трубке да пробке.

Вести мои не дошли.

Эта дорога – ночной образец

С выставки чьих-то заглохших сердец.

Светят продрогшие звезды кабине.

Плачет во сне мой отец.

Брак по просчету и пять к одному,

Кто не сочувствует нынче ему.

К ранам своим прижимаю, как травку,

Рвущегося прочь Фому.

Кто, не отчитан, под деревом сим,

Кто прозябает, безмолвьем томим,

В этом лесу – если мы не приходим

И по весне не свистим?

Благословляю – не раз и не два –

Диких солдат моего Рождества,

С этих всклокоченных улиц в засосах

Смерти совлекших саван.

Вытри ж столетий развод на окне.

Что-то горчит в нашем позднем вине,

Что-то морщит на стене, что-то вечно

С нами танцует в огне.

Разглядывай темноту,

Врученную, как дитя

Всех жутких твоих потуг.

Обернутой в черный стяг

Прими ее, гимнов друг,

Прими как удар судьбе,

Прими как веков испуг,

Нашедший заслон – в тебе.

Разглядывай темноту

В пустыне, где блеск светил

Обыскивал явно ту,

Которую не простил,

Смотрел, как в ночной затон,

В течение тысяч лет,

На ту, что была, как он,

Но больше не верит в свет.

Разглядывай темноту

Руками, как вещь – слепой,

Разгадывай на лету

Язычник ее немой.

Разглаживай снов стезю

До ровности простоты,

Чтоб этой дорогой вьюг

Пройти мог не только ты.

Расписывай темноту,

Рисуй свой эдемский сад,

Раскладывай темноту

На лик и пустой оклад.

Расклад этот всех сильней,

И он не бывает бит,

И если она в окне,

Неважно, какой там вид.

Раскаркивай темноту

С вороньей тупой алчбой,

И мертвую плоть пестуй,

Носясь как с тугой торбой.

Расшаркивай след в пыли.

Разматывай нить – быку.

Разведывай край земли.

Болтайся там на суку.

Рассветывай темноту,

Согретую от сердец.

Заблудший во сне пастух,

Все кличешь своих овец,

И палка твоя стучит

О камень святой земли,

Который всегда молчит

О том, куда все ушли.

Заблудший во мне пастух,

Я – мед на твоих устах.

Загадывай темноту

Всем тем, кто привык, что прав.

Смотри, как она черна

В зрачке бесконечных грез.

Спроси про нее у сна –

И утром не бойся слез.

Белый стиль проходных дворов.

Колониальный бриз.

Ангел с фронтона, увидев кровь,

Бросился прямо вниз.

Солнце отправилось к нам с его

Гипсовых похорон –

Светло, как мрамор на мир боев,

Липнет к верхам колонн.

Может, ищет оно кого –

Кто придаст больший смысл,

Может, нам обогнуть дано

Дерзкой надежды мыс…

Белый шпиль над страной коров.

Плещет глухой прилив.

Солнце, брат. Одного его

Нам не достать с земли.

Зрела плоть

В тишине,

Пела плоть

Обо мне –

Лета миг,

Тела гимн,

Духа лик,

Счастья дым.

Шел один

Я, как перст –

Вдоль страниц,

Брайлев текст

Счел, до дыр

Зачитал

Красоты

Твой журнал.

Я иду

По полям,

Я мету

По краям

Чушь, и губ

Я не жду.

Я иду.

Я иду.

Но теперь

Ты ко мне

Входишь. Дверь

Я стене

Приказал,

В руки ключ

Сам отдал.

Будь как луч

На щеке.

Будь игрой,

На песке

Ты построй

Башен град,

Детский рай –

И играй.

И играй.

Ты – тепло

На плече.

Ты – стекло

Всех лучей.

Ты – просчет

Темноты.

День поет.

Это ты.

Я ищу.

Это я.

Отпущу

Соловья

Из груди –

Он найдет

Там, где ты,

Я и все.

Из окон все кажется голубым,

Как осень, и пахнет как тонкий дым

Последних костров на моем пути,

И ярких шатров уже не найти.

А выйдешь на улицу – лето, зной,

И все еще кто-то готов со мной,

Куда захочу… И счастливый смех

Нам голову кружит, один на всех.

Если ты было там, где было –

Между ребер Его гостило –

То расскажи, как там сердце билось;

Ты расскажи, как Ему молилось

С полным ртом пузырей кровавых,

И что на это сказал Царь Славы

Из-за разодранной завесы

В храме всей злобы поднебесной…

Где был Иосиф, чаша, братья?

Правда ли, что корабль добраться

С нею не мог ни в какую землю –

Так и остался в волнах со змеем?

Правда ли, что чистейший отрок

Принял тебя – и открылись окна

В доме Отца, и пропела птица,

Что суждено Ему вновь родиться?

Отрок с тобою в даль морскую

Ушел, и дрожало, указуя

Путь, на древке его невинном

Ты, приближаясь к цели дивной.

Так он взошел на борт опасный,

И ты вело его, точно бразды,

Направляя тот ход смиренный

К чаше со святостью нетленной.

Богу вернул он душу Сына –

И пролился там свет незримый.

Отрок исчез. А ты – осталось

С чашей-сестрой, как два металла

Памяти, скорби, чудодейства.

Так Аполлон над тьмой эгейской

Видел в стреле своей прообраз

Твой – и метнул ее наотмашь

В кольца змеи тысячелетий,

В сердце креста на крыльях ветра,

Отроком на берег явился –

И отыскал свой древний символ.

Так воскрешал он Диониса,

Так выходил он из гробницы

Собственной – и зари светлее

Вновь восходил во снах Психеи

На небо мира… О матерь веры,

Ты повитуху из легионера

Творишь мановением мифа, бреда,

Сечением Кесаревым Завета!

Где, между чьих ты нынче ребер,

Сердце чье гложешь в ржавой злобе,

Только орудье вящей славы

Для предназначенной расправы?

Все обращается в иное –

И возвращается собою.

Боги светлеют бесконечно –

Время ветшает быстротечно.

Любит копье богов дырявить!

Миром оно бессменно правит –

Неколебимая ось земная,

Неотменимая жертва рая.

Что ж, собаки, лайте –

Вот уже и звезды.

Улицы, петляйте

Меж стихом и прозой,

Меж лицом и мордой,

Что опасно схожи,

Позвонком и хордой,

Мимо тихих кошек.

Улицы, серейте

Блекло и условно.

Из окна вдруг – флейта.

Голос – из другого,

Говорящий трудно

О любви и смерти,

Как ребенок нудный –

О своей конфете.

Чертова ерунда портит нам план.

Чертова западня, подлый капкан.

Я бы хотел угодить – только – тебе.

Ты бы хотел отсудить – что-то – себе.

Я бы хотел повидать мертвых друзей.

Ты бы ходил навещать свой мавзолей.