Яша Хайн - Улитка счастья

Не злись – на юге будет всё, как скажешь.
Обнимет сердце сладкий розовый миндаль;
Забудь, как на Балтийском диком пляже
Сосновый ветер ныл про серую мораль.

Забудь холодный край, где так убоги
Дороги и дома в болотистой глуши,
Где брови и глаза предельно строги,
И подбородки смелы – на один пошив.

Забыть – от памяти шальной укрыться,
О ягоде лесной мечтая в тишине?
В горячей, южной позе возмутиться:
«Зачем холодный север помнит обо мне?»

Кислит во рту от клюквенного сока.
Не надо прошлых зим, их белой пелены.
Сквозь дырочку мне греет солнце щёку,
Бывает, в солнца луч – как в вечность влюблены.

А вечность, отвечая цепким взглядом,
Шепнёт: «Теплу и солнцу есть своя цена, —
И в том, что ягод нет лесных здесь, рядом, —
Седой судьбы твоей – и правда, и вина».

Мелькание глаз, огней и витрин,
Луч луны холодный и жёсткий
В надежде прорваться сквозь лабиринт
Улиц города – на подмостки
Театра, в котором каждый, как крот,
Ищет свет вслепую, тоскуя,
Пытаясь нащупать правильный рот
И убить печаль в поцелуе.

Тревожный напев, зачем же скрывать —
Луч на сцене, я – в середине.
«Не больно ли так, при всех, целовать
Эту рыжую в крепдешине?»
Я еду домой, с собой увожу
Рыжий свет – мне больше не надо.
«Не больно ли мне? – Я завтра скажу», —
Добавляю миру загадок.

Декабрь и нет дождя. Жара,
Короткий день так быстро тает.
Слова бегут из-под пера,
И солнце в море умирает.

Быть тоньше – выбирать слова,
Точнее – выбирать и время,
Для слов, которые бросал
В закат – а солнце, в красном шлеме,

Не понимая, что в огне
Сейчас умрёт – ласкало море,
Светило нежностью – в окне,
На кухне, в узком коридоре.

В предсмертной, пламенной мольбе
Слова, покрывшись позолотой,
Неметь хотели и скорбеть
О солнце – молчаливой нотой.

Декабрь и нет дождя. Овал
Оконный сдержанно блистает.
На все слова сейчас плевал —
Ведь солнце в море погибает.

Тепло и вкусно так под одеялом,
Крадётся тихо по ступенькам ночь,
В мои ладони медленно вползала
Улитка счастья – ветреная дочь
Росы и листьев, падавших несмело
В ручьи и лужи, – плавая в воде
И упиваясь небом чёрно-белым,
Листва шептала Северной Звезде
О том, как, покрывая снегом горы,
Зима стучится ветром в наши сны,
И тучи, словно бархатные шторы,
Прикрыли свет. Дыхание весны
Ещё не близко, – лишь под одеялом
Улитка счастья, пальцы теребя,
Напоминает – жизнь не перестала
Любить, ласкать и согревать тебя.

Такие сны случаются не часто,
А главное – не раздавить запястьем
Улитку мокрую – за миг до счастья.

В синих, знойных краях рассчитали на длинное лето
Стены комнат, мечты и вино, и девиц туалеты,
И накал фиолетовых красок пророческих снов,
Отвергающих смерть до прихода густых холодов.

Только это последнее лето – легко, быстротечно
Пронеслось, как пылающий факел, светя безупречно.
Отгорели, как пламенный флаг, накалив кирпичи,
Неотступные, жгучие мысли, исчезнув в ночи.

Дерзость нового дня отмела всю покорность бессилья,
Порождая сквозь бледный восход треугольные крылья,
Призывая к свободе лететь, не роняя пера,
До последней строки, до последнего лета… Вчера

Пожелтела листва. Не оставив на рельсах следа,
Пропыхтел паровоз, небо хмурилось, и в холода
Уходила душа, по небесному шару следя,
и мерцали в бездонном ущелье глаза, уходя…

Мгновенья вечера из пыли
И красные судьбы глаза,
Две точки – свет автомобиля,
Растерянный, немой вокзал.
Асфальт в рубашке тёмно-серой
Блестел, а в лужах пустырей
Мерцали зыбкие фужеры
Ночных, чугунных фонарей.

Весь город в тихой летней страсти
Подставил нам своё лицо,
Кружился в неге соучастной
И сыпал ангельской пыльцой.
Там ты была ещё любимей,
Прозрачна, словно бальный тюль,
Без тяжести дневной и грима,
Кусочек счастья – без пилюль.

Смиренный вопрос, без права на вечность,
Ещё далека дворовая слякоть,
Знакомый мотив, как запах аптечный,
Зачем же, еврей, молиться и плакать?
Тебе же не больно, – скажем, немножко
Трясёт в лихорадке слабое тело,
Белеют мозолистые ладошки
Вцепившись в скамью. А вечность звенела:

Послушай мой друг, ты всё-таки выжил.
Удушливый пепел в том небосводе,
Смотри мне в глаза, подвинься поближе,
Не плачь – тяжело тебе на свободе?
Тебе от свободы некуда деться?
Смотри, как луна по небу гуляет.
Тяжёлая память, нежное сердце,
И вечность тебя всегда обласкает.

Вручив монпансье, кусочки зефира
И шею замазав алой помадой,
Весёлая вечность светлого мира
Смеётся и дышит лунной прохладой.
Ночной поцелуй, простая награда
И вечности неразборчивый лепет:
Не плачь мой еврей, так плакать не надо,
Смотри, как луна красуется в небе…

Неспящий город, комнаты и крыши,
Несутся тени в гонке лиц слепой,
Используя прохладное затишье,
Вкушает негу Тель-Авив – плейбой,
И бесшабашно двери на запоре
Ломает Тель-Авив десятки лет,
Зовя любовь и отметая горе —
Ликует небо в честь его побед.

Чудесный город – для людей в обносках,
Для молодых – он так честолюбив,
Для стариков и беженцев сиротских,
И для детей – любим и терпелив.
Он – в барах бесподобных и похуже,
Где все равны, и где открыта дверь
Для тех, чья жизнь – листва в прозрачной луже,
Будь ты студент или миллиардер.

Когда к утру свой плащ срывает море
И в омут страсти падает поэт,
И нет дверей, и страхов на запоре,
И городу лишь шторм гудит в ответ —
Тогда шальная шуба дождевая
Покроет мокрый город Тель-Авив
И молвит томно туча озорная:
«Плейбой – возьми с собой… презерватив».