Женя Шабаева - Точка полёта. Стихи

Если тебе здесь тепло – оставайся.
Я постелю тебе рядом с камином.
Не нужен полис, не нужен паспорт —
Просто живи, любимый.

Хлеб, да солонка, да жёсткая койка:
Сладко ли спится – узнает уставший,
Сытно ли естся – узнает голодный.
Да крепко ль полюбит, узнавши?

Если согрелся – удерживать стану ли?
Слёзы – не сила, клетушка – не клетка.
Мало ли в мире тоскующих гаваней?
Мало ли горниц светлых?

Если я постучу
как-нибудь поздним вечером,
когда даже Тебе
не мешало б в тиши
без людей отдохнуть,
погрустив о намеченном,
поразглаживать сгибы
Отчей души;

если вдруг, когда тихо,
уютно и бархатно —
и Ты только что щёлкнул —
поставить закат,
я найду к Тебе – выход,
стараясь – рубахою
не шуршать, и легонько,
колотушкой – в руках —

поиграв, я в Твою,
как ни странно, открытую
деревянную дверь —
всё равно – постучу…
Ты мне выйдешь навстречу?
Глаза мои – вытрешь ли?
И – с огня – свежей веры
плеснёшь ли чуть-чуть?

В стране, в которой тишина,
Взмывают ввысь без перекличек.
И не болтают о различьях
В стране, в которой тишина.

В стране, в которой тишина,
Не путают имён любимых,
Не лгут – и не проходят мимо
В стране, в которой тишина.

В стране, в которой тишина,
Рисуют песни в небе пальцем.
Смеются сальсой, плачут – вальсом
В стране, в которой тишина.

В стране, в которой тишина,
Ущелья музыкой пропахли:
Вдохни – и слушай… Это Автор
Страны, в которой – тишина.

Я твой друг, с которым – больно.
Я умею плакать вместе.
Если ты мой адрес вспомнил—
Значит, торкнуло. Известно.

Я снимаю боль рукою,
Пью с ресниц остатки грусти…
Ты пришёл ко мне с бедою…
А зайдёшь ли, как отпустит?

Детство – когда по лужам шлёпаешь босиком,
Зная, что в худшем случае
будут кормить малиною,
Мёдом, шиповником,
тёплым (с пенками) молоком…
Бог с ним, что мама в ужасе.
Бог с ним, что пальцы синие…

Юность – когда ненастье – топливо для души.
Дождь – это фон для лирики,
повод для вдохновения.
Клавиатура, ручка ли – обе здесь хороши,
И сочиняешь что-нибудь
вроде «Бог, Ты, наверное…»

Дальше – когда уж лучше я закажу такси.
Двор затопило лужами,
судя по волнам – ветрено.
Можно остаться без голоса (Господи, упаси!).
Каждый свой шаг отныне я
делаю лишь с гисметео.

Старость – когда по лужам шлёпают босиком
Чьи-то чужие дети, так как свои – в разъездах.
Ты их когда-то потчевал мёдом и молоком…
Дождь – это фон для лирики,
только тебе известной.

НескАзанное – несказАнно,
живее росчерка Сезанна,
больнее слов, быстрее почты
(Российской, к сожаленью, – точно)
роднит чужих вполоборота,
когда ни цвета глаз, ни роста
не знаешь – или же не помнишь.

Но Бог по щедрости на помощь
не видевшей Ицхака Ривке
даёт во рту невнятный привкус:
под языком, глицина слаще,
комок из до сих пор не ставших
словами – мыслей, или даже
того, что было мысли раньше…

И Ривка верит: тот же вирус
Ицхака гложет. Пусть он вырос —
он строил замки из того же
песка на берегу, и кожей
услышит то, что ей не выжать,
а если выдавит – не выжить…

Верблюд идёт через пустыню,
пред Мамре тело Сары стынет…
В висках у Ривки и в запястьях
нескАзанное, часть за частью,
передаёт себя по Морзе —
Ицхак в ответ выходит к звёздам —
прожилкам синим в теле Ночи…
Читает Ривку. Видеть хочет…

Верблюд почти ползёт, как Время,
пустыня кажется безмерной…
Но что им Время, Расстоянье,
когда по проводам молчанья
ведётся переписка смыслов —
неистовых, и всё же чистых.

Верблюд когда-нибудь преткнётся —
но в нужный час: к заходу Солнца.
Ицхак как раз к дороге выйдет —
он не пророк и не провидец,
он просто тот, кто слышит звуки
нескАзанного.
– Здравствуй, друг мой. —

Сказала бы сейчас другая.
А Ривка мнётся, как нагая
купальщица, и в покрывало
плотнее кутается: мало ль,
а вдруг глаза его, как Божьи,
пронизывают нАсквозь? Позже
они ещё наговорятся…
Пуд соли, то есть, тонны мацы
ещё придётся им откушать…
Сроднятся и тела, и души…
Под звуки цитры и кимвала
она споёт ему немало
неписанных псалмов… И всё же
нескАзанного будет больше.