Александр Виноградов - Долгий год

Кем бы ни быть мне, но раненой птицей
Я же сумею к Тебе долететь,
Я, умирая, закончу молитву
И Твои руки смогу отогреть.

Ярки объятья,
Прекрасны и скрыты,
Есть только нежность движенья руки.
Губ недрожанье, но дрожью налитых:
– Да!..
Я согласна с Тобою идти…

Заметный еле первый снег
Уже не мог держаться:
Его несущий оберег
Пустил его смеяться.

И он летел холодной тлёй
Об руки и колени,
Непонимающе простой
И первый в этом небе.

Для октября любимый сын,
Из парков разукрашка,
В приоритете с золотым
На них сидит рубашка.

И ей не думать привыкать
К соскобам этой пыли,
Что норовят ее умять
И отбелить отныне.

Доразбери свои слова —
Уж слишком больно мажут…
Они к началу октября
Зашли на распродажу.

Я Тебя никогда не увижу
В бойком вихре закатных штормов,
Потому что сумею предвидеть
Их свирепых начала оков.

И закрою ладонью от ветра
Каждый звук и биенья момент
Твоего неокрепшего сердца,
Что под веяньем тянется в плен.

Никогда им не дам прикоснуться
Среди пальцев и кожи щеки!
Я заснул и не смею проснуться,
Потому что мне снишься лишь Ты!

И осень зиме признается в любви…
На голые ветки взирая,
Зима, как ребенок, от счастья дрожит,
Свой снег, как листву, предлагая.

И тянутся руки осенней поры
В прохладное зимнее утро.
Они не случайно друг друга нашли —
Связало их вечное чувство.

Какое ты счастье, подруга моя!
И сердце твое, твои руки
Укутают вышивкой белого льна
Души замерзающей звуки.

И стану я небо о счастье молить,
В ладони держа на огне, —
Дыханье свое навсегда подарить,
Как осень когда-то зиме…

…дальше нежность, примеряя
К своду глаз свою луну,
Потихоньку засыпает
Ангел, бросивший иглу…

И по венам тянет поза,
Аж до мягкости пера,
Как расплывчатость мороза
Теребит его уста…

Он твердит о том, как больно
Потерять, кого не знал.
Эту жизнь по лункам вольно
Он без смысла разыграл.

И согнувшись – холод давит —
Век ресницы налиты,
Кровью-соком высыхают
Хлопья на краю плиты.

Крылья порваны и смяты,
Нет черты во взмахе рук.
И по рёбрам от утраты
Через грудь лишь слышен стук.

«Только голос хрипло кинешь», —
Ангел говорил слова:
«Я люблю её! Ты слышишь?
Я люблю!» И вдруг в глаза

Яркий свет от Бога свыше
Разлетел по небесам,
По асфальту, плитам, крышам
Он развеял всё, что знал…

И, очнувшись, ангел бредил:
«Хлопьев, порванных за снежность…»
Её слёзы в Иудее.
Ну а дальше? Дальше нежность…

А ночи дарится печаль
И тишина порой.
На губы спустится вуаль,
На волосы фатой

Приляжет, может, первый снег,
Над августом смеясь.
Я в тех глазах увижу грех
И покаянья часть.

Я знаю: может, уже есть
В твоих сердцах любовь,
Но в тишине нелепый смех
Мне сниться стал порой.

Опять в глазах своя боязнь,
Но страх – точнее слово.
И я отдам ему ту дань,
Что бьется сердцем снова,

Что заставляет тело лечь
От холода на землю.
И, согреваясь, ей напеть
Мотив всего скольженья…

От высоты, как в первый раз,
Когда глаза летали
До ниши, сложенной в рассказ, —
До повести упали.

Подойди, подойди…
Я увижу.
Я тебе обо всем расскажу.
Так склоняются кронами ивы,
На ладонях рисуя листву.

Прислоняясь к щеке и по шее,
Словно дрожью пронзая сильней,
Его губы дарили движенье:
– Ты же будешь женою моей?

Не смотри, не смотри…
Это слезы.
Это только немного дождя…
Как в обмякших ростках у березы,
На губах задержалась вода.

Прикоснулись соленые крылья…
Задрожав, задрожав, повела…
Ветки нежной березы и ивы
Заплелись, как услышали: – Да!

Подойди, подойди…
Я увижу.
Я тебе обо всем расскажу.
Как же сладко бывает предвидеть,
Я поэтому «горько» кричу!