Александр Милитарев - Охота за древом. Стихи и переводы

Вдруг пролился в воздух спальни аромат курильниц дальних,
вниз, во тьму, с высот астральных заструился светлый путь,
и незримых хоров пенье слышу я: «Во исцеленье
Небо шлет тебе забвенье – так забудь ее… забудь…
пей же, пей нектар забвенья, пей – и мир вернется в грудь…»
Тут он каркнул: «не вернуть!»
«Prophet!» said I, «thing of evil! – prophet still, if bird or devil! —
Whether Tempter sent, or whether tempest tossed thee here ashore,
Desolate yet all undaunted, on this desert land enchanted —
On this home by Horror haunted – tell me truly, I implore —
Is there – is there balm in Gilead? – tell me – tell me, I implore!»
Quoth the Raven «Nevermore.»

«Prophet!» said I, «thing of evil! – prophet still, if bird or devil!
By that Heaven that bends above us – by that God we both adore —
Tell this soul with sorrow laden if, within the distant Aidenn,
It shall clasp a sainted maiden whom the angels name Lenore —
Clasp a rare and radiant maiden whom the angels name Lenore.»
Quoth the Raven «Nevermore.»

«Be that word our sign of parting, bird or fiend!» I shrieked, upstarting —
«Get thee back into the tempest and the Night’s Plutonian shore!
Leave no black plume as a token of that lie thy soul hath spoken!
Leave my loneliness unbroken! – quit the bust above my door!
Take thy beak from out my heart, and take thy form from off my
door!»
Quoth the Raven «Nevermore.»

And the Raven, never flitting, still is sitting, still is sitting
On the pallid bust of Pallas just above my chamber door;
And his eyes have all the seeming of a demon’s that is dreaming,
And the lamp-light o’er him streaming throws his shadow on the floor;
And my soul from out that shadow that lies floating on the floor
Shall be lifted – nevermore!
«Кто ты? – взвился я с досады, – дух? пророк? исчадье ада?
Искусителя посланник или странник в море бед,
черным вихрем занесенный в этот край опустошенный,
в мир мой скорбный и смятенный? Но ответь мне: разве нет,
нет бальзама в Галааде, чтоб вернуть слепому свет?».
«Не вернуть» – пришел ответ.
«Птица, дьявол ты, не знаю! – крикнул я, – но заклинаю
этим небом, горним светом, указующим нам путь:
напророчь мне, гость незванный, что в земле обетованной
сможет вновь к Лино желанной сердце бедное прильнуть
и вернуть тот свет блаженный хоть на миг… когда-нибудь…».
Каркнул ворон: «Не вернуть».

Тут я встал: «Твое признанье принял я – как знак прощанья.
Уходи же, кто б ты ни был – в бурю, в ад, куда—нибудь!
черных перьев не дари мне! лживых слов не говори мне!
одиночество верни мне! с бюста – вон! в недобрый путь!
И из сердца клюв свой вырви, чтобы жизнь вернулась в грудь».
Каркнул ворон «Не вернуть».

С той поры сидит упорно надо мною ворон черный.
Ни на миг под этим взором не проснуться, не уснуть.
А в зрачках безумной птицы демон дремлющий таится,
и от крыльев тень ложится, на полу дрожа чуть-чуть…
И души из этой тени, что легла плитой на грудь,
не поднять – и не вернуть!

King Francis was a hearty king, and loved a royal sport,
And one day as his lions fought, sat looking on the court;
The nobles filled the benches, and the ladies in their pride,
And ’mongst them sat the Count de Lorge, with one for whom he sighed:
And truly ’twas a gallant thing to see that crowning show,
Valour and love, and a king above, and the royal beasts below.

Ramped and roared the lions, with horrid laughing jaws;
They bit, they glared, gave blows like beams, a wind went with their paws;
With wallowing might and stifled roar they rolled on one another;
Till all the pit with sand and mane was in a thunderous smother;
The bloody foam above the bars came whisking through the air;
Said Francis then, «Faith, gentlemen, we’re better here than there.»

De Lorge’s love o’erheard the King, a beauteous lively dame
With smiling lips and sharp bright eyes, which always seemed the same;
She thought, «The Count my lover is brave as brave can be;
He surely would do wondrous things to show his love of me;
King, ladies, lovers, all look on; the occasion is divine;
I’ll drop my glove, to prove his love; great glory will be mine.»

She dropped her glove, to prove his love, then looked at him and smiled;
He bowed, and in a moment leaped among the lions wild:
The leap was quick, return was quick, he has regained his place,
Then threw the glove, but not with love, right in the lady’s face.
«By God!» said Francis, «rightly done!» and he rose from where he sat:
«No love,» quoth he, «but vanity, sets love a task like that.»

Был сердцем храбр король Франциск и толк в забавах знал.
На схватке львов он как-то раз глядел с балкона в зал.
Там были славные мужи и дам придворных цвет,
И граф Делёрж сидел там с той, которой дал обет.
Здесь были все, кто знали толк и в битве, и в любви —
Король вверху, бомонд – внизу, на дне – королевские львы.

Как ветер быстр их лап удар, их рык как гром в ночи,
Ужасен их зубов оскал, и когти как мечи.
Метался дьявольский клубок на желтом дне арены,
И вились гривы на ветру в клубах песка и пены.
Со свистом взвился за барьер кровавых струй фонтан!
«Нет, видит Бог, – сказал король, – все ж лучше здесь, чем там!».

Делёржа спутница была прелестна и юна.
С улыбкой к рыцарю склонясь, подумала она:
«Граф храбр как лев и раб любви, а, значит, храбр вдвойне —
Безумством пусть докажет он свою любовь ко мне.
Увидит мой триумф цвет дам, бомонд и сам король.
Ты хочешь, граф, на даму прав – сыграй героя роль!»

И ах! перчатка вниз летит, и тут с поклоном граф
Ко львам бежит – и вмиг назад, перчатку подобрав.
Но отказался граф от прав на даму, сев с ней вновь,
Когда с перчаткой бросил ей в лицо свою любовь.
«И поделом! – вскричал Франциск. – Ты прав, считаю я:
Нет, из любви не шлют на смерть – шлют из тщеславия!».

I went into a public—’ouse to get a pint o’ beer,
The publican ’e up an’ sez, «We serve no red—coats here.»
The girls be’ind the bar they laughed an’ giggled fit to die,
I outs into the street again an’ to myself sez I:
O it’s Tommy this, an’ Tommy that, an’ «Tommy, go away»;
But it’s «Thank you, Mister Atkins», when the band begins to play,
The band begins to play, my boys, the band begins to play,
O it’s «Thank you, Mister Atkins», when the band begins to play.

I went into a theatre as sober as could be,
They gave a drunk civilian room, but ’adn’t none for me;
They sent me to the gallery or round the music—’alls,
But when it comes to fightin’, Lord! they’ll shove me in the stalls!
For it’s Tommy this, an’ Tommy that, an’ «Tommy, wait outside»;
But it’s «Special train for Atkins» when the trooper’s on the tide,
The troopship’s on the tide, my boys, the troopship’s on the tide,
O it’s «Special train for Atkins» when the trooper’s on the tide.

Yes, makin’ mock o’ uniforms that guard you while you sleep
Is cheaper than them uniforms, an’ they’re starvation cheap;
An’ hustlin’ drunken soldiers when they’re goin’ large a bit
Is five times better business than paradin’ in full kit.
Then it’s Tommy this, an’ Tommy that, an’ «Tommy, ’ow’s yer soul?»
But it’s «Thin red line of ’eroes» when the drums begin to roll,
The drums begin to roll, my boys, the drums begin to roll,
O it’s «Thin red line of ’eroes» when the drums begin to roll.

За пинтой пива захожу раз в паб я, например —
«Мы не обслуживаем тут, кто в красной форме, сэр».
Халдей к дверям как часовой, у стойки девки ржут,
а я на улице опять и про себя твержу:
«Эй, Томми, эй, такой-сякой, а ну, отсюда – марш!»,
но «Пожалте, мистер Аткинс!», когда оркестр сыграет марш.
Оркестр сыграет марш, ребята, оркестр сыграет марш,
и «Пожалте, мистер Аткинс!», как оркестр сыграет марш.

Другой раз я зашел в кино, не брал ни капли в рот.
Они любую пустят пьянь – закрыт для Томми вход.
«Иди, – сказали мне, – в музей, в театр». Боже мой!
А только где-то полыхнет: «Марш в стойло, рядовой!».
Ведь Томми – он такой-сякой, пусть за дверью подождет,
но «спецпоезд Аткинсу подать!», когда пора в поход,
когда пора отдать концы, когда флот идет в поход —
спецпоезд, ребята, в порт подать, когда нам плыть в поход.