Владимир Маяковский - Стихотворения (1912-1917)

душу во власть отдам рифм неожиданных рою.

Хочется вновь услыхать, как с газетных столбцов

зацыкали

те,

кто у дуба, кормящего их,

корни рылами роют.

[1916]

Мало извозчиков?

Тешьтесь ложью.

Видана ль шутка площе чья!

Улицу врасплох огляните -

из рож ее

чья не извозчичья?

Поэт ли

поет о себе и о розе,

девушка ль

10 в локон выплетет ухо -

вижу тебя,

сошедший с козел

король трактиров,

ёрник и ухарь.

Если говорят мне:

- Помните,

Сидоров

помер? -

не забуду,

20 удивленный,

глазами смерить их.

О, кому же охота

помнить номер

нанятого тащиться от рождения к смерти?!

Все равно мне,

что они коней не п_о_ят,

что утром не начищивают дуг они -

с улиц,

с бесконечных козел

30 тупое

лицо их,

открытое лишь мордобою и ругани.

Дети,

вы еще

остались.

Ничего.

Подрастете.

Скоро

в жиденьком кулачонке зажмете кнутовище,

40 матерной руганью потрясая город.

Хожу меж извозчиков.

Шляпу н_а_ нос.

Торжественней, чем строчка державинских од.

День еще -

и один останусь

я,

медлительный и вдумчивый пешеход.

[1916]

Не высидел дома.

Анненский, Тютчев, Фет.

Опять,

тоскою к людям ведомый,

иду

в кинематографы, в трактиры, в кафе.

За столиком.

Сияние.

Надежда сияет сердцу глупому.

10 А если за неделю

так изменился россиянин,

что щеки сожгу огнями губ ему.

Осторожно поднимаю глаза,

роюсь в пиджачной куче.

"Назад,

наз-зад,

н_а_з_а_д!"

Страх орет из сердца.

Мечется по лицу, безнадежен и скучен.

20 Не слушаюсь.

Вижу,

вправо немножко,

неведомое ни на суше, ни в пучинах вод,

старательно работает над телячьей ножкой

загадочнейшее существо.

Глядишь и не знаешь: ест или не ест он.

Глядишь и не знаешь: дышит или не дышит он.

Два аршина безлицого розоватого теста:

хоть бы метка была в уголочке вышита.

30 Только колышутся спадающие на плечи

мягкие складки лоснящихся щек.

Сердце в исступлении,

рвет и мечет.

"Назад же!

Чего еще?"

Влево смотрю.

Рот разинул.

Обернулся к первому, и стало иначе:

для увидевшего вторую образину

40 первый -

воскресший Леонардо да-Винчи.

Нет людей.

Понимаете

крик тысячедневных мук?

Душа не хочет немая идти,

а сказать кому?

Брошусь на землю,

камня корою

в кровь лицо изотру, слезами асфальт омывая.

50 Истомившимися по ласке губами тысячью поцелуев

покрою

умную морду трамвая.

В дом уйду.

Прилипну к обоям.

Где роза есть нежнее и чайнее?

Хочешь -

тебе

рябое

прочту "Простое как мычание"?

Когда все расселятся в раю и в аду,

60 земля итогами подведена будет -

помните:

в 1916 году

из Петрограда исчезли красивые люди.

[1916]

Женщину ль опутываю в трогательный роман,

просто на прохожего гляжу ли -

каждый опасливо придерживает карман.

Смешные!

С нищих -

что с них сжулить?

Сколько лет пройдет, узнают пока -

кандидат на сажень городского морга -

я

10 бесконечно больше богат,

чем любой Пьерпонт Морган.

Через столько-то, столько-то лет

- словом, не выживу -

с голода сдохну ль,

стану ль под пистолет -

меня,

сегодняшнего рыжего,

профессор_а_ разучат до последних йот,

как,

20 когда,

где явлен.

Будет

с кафедры лобастый идиот

что-то молоть о богодьяволе.

Скл_о_нится толпа,

лебезяща,

суетна.

Даже не узнаете -

я не я:

30 облысевшую голову разрисует она

в рога или в сияния.

Каждая курсистка,

прежде чем лечь,

она

не забудет над стихами моими замлеть.

Я - пессимист,

знаю -

вечно

будет курсистка жить на земле.

40 Слушайте ж:

все, чем владеет моя душа,

- а ее богатства пойдите смерьте ей! -

великолепие,

что в вечность украсит мой шаг,

и самое мое бессмертие,

которое, громыхая по всем векам,

коленопреклоненных соберет мировое вече, -

все это - хотите? -

сейчас отдам

50 за одно только слово

ласковое,

человечье.

Люди!

Пыля проспекты, топоча рожь,

идите со всего земного лона.

Сегодня

в Петрограде

на Надеждинской

ни за грош

60 продается драгоценнейшая корона.

За человечье слово -

не правда ли, дешево?

Пойди,

попробуй, -

как же,

найдешь его!

[1916]

Склоняются долу солнцеподобные лики их

И просто мрут,

и давятся,

и тонут.

Один за другим уходят великие,

за мастодонтом мастодонт...

Сегодня на Верхарна обиделись небеса.

Думает небо -

дай

10 зашибу его!

Господи,

кому теперь писать?

Неужели Шебуеву?

Впрочем -

пусть их пишут.

Не мне в них рыться.

Я с характером.

Вол сам.

От чтенья их

20 в сердце заводится мокрица

и мозг зарастает густейшим волосом.

И писать не буду.

Лучше

проверю,

не широка ль в "Селекте" средняя луза.

С Фадеем Абрамовичем сяду играть в ок_о_.

Есть

у союзников французов

хорошая пословица:

30 "Довольно дураков".

Пусть писатели начинают.

Подожду.

Посмотрю,

какою дрянью заначиняют

чемоданы душ.

Вспомнит толпа о половом вопросе.

Дальше больше оскудеет ум ее.

Пойдут на лекцию Поссе:

"Финики и безумие".

40 Иззахолустничается.

Станет - Чита.

Футуризмом покажется театр Мосоловой.

Дома запрется -

по складам

будет читать

"Задушевное слово".

Мысль иссушится в мелкий порошок.

И когда

останется смерть одна лишь ей,

50 тогда...

Я знаю хорошо -

вот что будет дальше.

Ко мне,

уже разукрашенному в проседь,

придет она,

повиснет на шею плакучей ивою:

"Владимир Владимирович,

милый" -

попросит -

60 я сяду

и напишу что-нибудь

замечательно красивое.

[1916]

Будет луна.

Есть уже

немножко.

А вот и полная повисла в воздухе.

Это бог, должно быть,

дивной

серебряной ложкой

роется в звезд ух_е_.

[1916]

Вбежал.

Запыхался победы гонец:

"Довольно.

К веселью!

К любви!

Грустящих к черту!

Уныньям конец!"

Какой сногсшибательней вид?

Цилиндр на затылок.

10 Штаны - пила.

Пальмерстон застегнут наглухо.

Глаза -

двум солнцам велю пылать

из глаз

неотразимо наглых.

Афиш подлиннее.

На выси эстрад.

О, сколько блестящего вздора вам!

Есть ли такой, кто орать не рад:

20 "Маяковский!

Браво!

Маяковский!

Здо-ро-воо!"

Мадам, на минуту!

Что ж, что стара?

Сегодня всем целоваться.

За мной!

Смотрите,

сие - ресторан,