Андрей Белый - Первое свидание (поэма)

Вы — переломанные жерди:

Жалею вас — жалею вас!

Не упадет на вагой бельма

(Где жизни нет — где жизни нет!) —

Не упадет огонь Сент-Эльма

И не обдаст Дамасский свет.

О, ваша совесть так спокойна;

И ваша повесть так ясна:

Так не безумно, так пристойно

Дойти до дна — дойти до дна.

В вас несвершаемые лёты

Неутоляемой алчбы —

Неразрывные миголеты

Неотражаемой судьбы…

Жена — в постели; в кухне — повар;

И — положение, и вес;

И положительный ваш говор

Переполняет свод небес:

Так выбивают полотеры

Пустые, пыльные ковры…

У вас — потухнувшие взоры…

Для вас и небо — без игры!..

…………………..

Мои мистические дали

Смычком взвивались заливным,

Смычком плаксивым и родным —

Смычком профессора Гржимали:

Он под Васильем Ильичом

(Расставив ноги калачом),—

Который,—

— чаля из эонов

На шар земной, — объятый тьмой,

Рукою твердой на тромбонах

Плывет назад — в Москву, домой:

Слетит, в телодвиженье хитром

Вдруг очутившись над пюпитром,

Поставит точку: оборвет,

Сопит и капли пота льет,

И повернувшись к первой скрипке,

Жмет руки и дарит улыбки,

Главой склоняясь в первый ряд,

Где на фарфоровые плечи,

Переливаясь, бросят взгляд,

Все электрические свечи;

Задушен фраком, толст и розов,

Ладонью хлопнув в переплеск,

Бросаясь лысиной, Морозов

Надуто лопается в блеск.

И вот идет, огней зарнимей

Сама собой озарена,

Неся, как трэн, свое «во-имя»,—

Надежда Львовна Зарина;

Вуали — лепетные слезы;

Браслеты — трепетный восторг;

Во взорах — горний Сведенборг;

Колье — алмазные морозы:

Блеснет, как северная даль,

В сквозные, веерные речи;

Летит вуалевая шаль

На бледно-палевые плечи…

— «Скажи, тобой увлечена

Надежда Львовна Зарина?»

— «Не знаю я…»

— «Быть может?»

— «Да!»

Выходит музыкантов стая,

И кто-то, фраком отлетая,

В чехол слагает свой кларнет…

Пустеет зал и гаснет свет…

У двери — черные шпалеры;

Стоят: мегеры, кавалеры;

И — ша-ша-ша: шуршат, спеша,

Атласами спускаясь с хоров…

— «Не та калоша: Каллаша!» [29] Каллаш — московский писатель и критик.

Стыдливо низится Егоров; [30] Математик.

Лысеет химик Каблуков [31] Проф. Моск. университета. —

Проходит в топот каблуков;

Проходит Нос [32] Присяжн. Повер. Hoc — посетитель концертов того времени. — по воле рока

Он, вы представьте, — без Шенрока!

Выходим!..

…Вижу этих дам —

В боа — дородных, благородных;

И — тех: пернатых, страстных дам,

Прекрасных дам в ротондах модных…

Костров каленые столбы

Взовьются в кубовые сини

Из-за редеющей толпы;

Стрекозы, рдеющие в иней,

Метаясь, гаснут всем, что есть;

Мордастый кучер прогигикнет;

Снегами радостная весть,

Слетая, сладостно воскликнет;

И прометет — и пронесет

Квадратом лаковым из ночи,

Ударит конским потом в рот,

Завертит огненные очи,

Очертит очерк дорогой

Из соболей в окне кареты…

Вдали слезливою серьгой

Играют газовые светы…

И всё, что было, все, что есть —

Снеговерченье ясных далей,

Светомолений светлых весть,

Перелетание спиралей!

Но взвоет улицей зима…—

И быстроногою фигурой,

Из ног выметываясь тьма

Растет и сумеречит хмуро

На белобокие дома;

И мнится: темные лемуры,

Немые мимы, из зимы,

Мигая мимо, строят туры

И зреют речью:

— «Ты и мы!..»

Иду, покорный и унылый,

Четвероногим двойником:

И — звезденеет дух двухкрылый;

И — леденеет косный ком;

Перемерзая и мерцая,

Играем роем хрусталей,

Налью из зеркала лица я

Перезеркаленных лилей,—

И там, под маской, многогрешный,

Всклокочу безысходный срам,

Чтобы из жизни встал кромешный

Бесцельный, сумасшедший храм…

Взлетайте выше, злые мимы,

Несясь вдоль крыши снеговой,

Мигая мимо — в зимы, в дымы —

Моей косматой головой!..

О, обступите — люди, люди:

Меня спасите от меня;

Сомкните молнийные груди

Сердцами, полными огня.

Я — зримый — зеркало стремлений,

Гранимый призраком алмаз

Пересеченных преломлений:

Мигнув, отбрасываюсь — в вас,

Как переполненный судьбою

На вас возложенный венец:

Созрею, отдаваясь бою

Родимых, греющих сердец.

Вы — подойдете, я — омолнен;

Вы — отойдете, я — не тот: —

Я переломлен, переполнен

Переполохами пустот,

Как тени пустолетний конус,

Как облачка высотный лет,

Как бессердечный, вечный тонус

Несуществующих высот.

На тучах строятся фигуры:

И я — изъятьем лицевым,

Дробимый, сумеречный, хмурый,

Несусь по кучам снеговым;

Из ног случайного повесы

Тянусь безвесый, никакой:

Меня выращивают бесы.

Невыразимою тоской…

Мы — неживые, неродные,—

Спирали чьих-то чуждых глаз:

Мы — зеркала переливные —

Играем в ясный пустопляс;

На стенах летом пляшут пятна;

В стакане светом пляшет винт;

И все — так странно непонятно;

И все — какой-то лабиринт…

Глаза в глаза!.. Бирюзовеет…

Меж глаз — меж нас — я воскрешен;

И вестью первою провеет:

Не — ты, не — я!.. Но — мы: но — Он!

А ум насмешливый, как леший,

Ведет по плоскости иной:

Мы чешем розовые плеши

Под бирюзовою весной;

Перемудрим, перевопросим,

Не переспросим, не поймем,

Мечту безвременную бросим,

По жизни бременно пройдем;

И не выносим, и ругаем

В летах переблиставший дым:

Бодаем жалобным бугаем, [33] Бугай — бык по-малороссийски.

Брыкаем мерином седым.

Рассудок, свинорылый комик,

Порою скажет в зовы зорь,

Что лучше деревянный домик,

Чем эта каменная хворь;

И прячет голову, как страус,

Отскочит в сторону, как пес,

Вмаячив безысходный хаос,

В свой обиходный, злой «хавос»…

Переварив дары природы

Тупыми животами, — мы

Перетопатываем годы;

И — утопатываем в тьмы.

Вставайте, мерочные смены,

Пустовороты бытия,

Как пусто лопнувшие пены,—

Да, вас благословляю я!

Бросай туда, в златое море,

В мои потопные года —

Мое рыдающее горе

Свое сверкающее- «Да!»

Невыразимая Осанна,

Неотразимая звезда,

Ты Откровением Иоанна

Приоткрывалась: навсегда.

Кропя духами Аткинсона

Ей ометеленный подъезд,

Пред Нею, тайною иконой,

Я упивался блеском звезд;

Она ко мне сходила снами

Из миротворной глубины

И голубила глубинами

Моей застенчивой весны,

Персты орфической певницы

Приоткрывали звуком бурь

И поцелуйные денницы.

И милоглазую лазурь.

Остановясь перед киотом,

Бывало, пав под фонарем,

Я, полоненный миголетом,