Константин Бальмонт - Горящие здание. Лирика современной души

До сказочных планет, где день длинней, чем век,

Все — тонкие штрихи законченной картины,

Все — тайные пути неуловимых рек.

Все помыслы ума — широкие дороги,

Все вспышки страстные—подъемные мосты,

И как бы ни были мы бедны и убоги,

Мы все-таки дойдем до нужной высоты.

То будет лучший миг безбрежных откровений,

Когда, как лунный диск, прорвавшись сквозь туман,

На нас из хаоса бесчисленных явлений

Вдруг глянет снившийся, но скрытый Океан.

И цель пути поняв, счастливые навеки,

Мы все благословим раздавшуюся тьму,

И, словно радостно-расширенные реки,

Своими устьями, любя, прильнем к Нему.

То будет таинственный миг примирения,

Все в мире воспримет восторг красоты,

И будет для взора не три измерения,

А столько же, сколько есть снов у мечты.

То будет мистический праздник слияния,

Все краски, все формы изменятся вдруг,

Все в мире воспримет восторг обаяния,

И воздух, и Солнце, и звезды, и звук.

И демоны, встретясь с забытыми братьями,

С которыми жили когда-то всегда,

Восторженно встретят друг друга объятьями,—

И день не умрет никогда, никогда!

Будут игры беспредельные,

В упоительности цельные,

Будут песни колыбельные,

Будем в шутку мы грустить,

Чтобы с новым упоением,

За обманчивым мгновением,

Снова ткать с протяжным пением

Переливчатую нить.

Нить мечтанья бесконечного,

Беспечального, беспечного,

И мгновенного и вечного,

Будет вся в живых огнях,

И как призраки влюбленные,

Как-то сладко утомленные,

Мы увидим—измененные —

Наши лица — в наших снах.

Идеи, образы, изображенья, тени,

Вы, вниз ведущие, но пышные ступени,—

Как змей сквозь вас виясь, я вас люблю равно,

Чтоб видеть высоту, я падаю на дно.

Я вижу облики в сосуде драгоценном,

Вдыхаю в нем вино, с его восторгом пленным,

Ту влагу выпью я, и по златым краям

Дам биться отблескам и ликам и теням.

Вино горит сильней—незримое для глаза,

И осушенная—богаче, ярче ваза.

Я сладко опьянен, и, как лукавый змей,

Покинув глубь, всхожу… Еще! Вот так! Скорей!

Я — просветленный, я кажусь собой,

Но я не то,—я остров голубой:

Вблизи зеленый, полный мглы и бури,

Он издали являет цвет лазури.

Я — вольный сон, я всюду и нигде:—

Вода блестит, но разве луч в воде?

Нет, здесь светя, я где-то там блистаю,

И там не жду, блесну — и пропадаю.

Я вижу все, везде встает мой лик,

Со всеми я сливаюсь каждый миг.

Но ветер как замкнуть в пределах зданья?

Я дух, я мать, я страж миросозданья.

Звуки и отзвуки, чувства и призраки их,

Таинство творчества, только что созданный стих.

Только что срезанный свежий и влажный цветок,

Радость рождения—этого пения строк.

Воды мятежились, буря гремела,—но вот

В водной зеркальности дышет опять небосвод.

Травы обрызганы с неба упавшим дождем.

Будем же мучиться, в боли мы тайну найдем.

Слава создавшему песню из слез роковых,

Нам передавшему звонкий и радостный стих!

Утром рано,

Из тумана,

Солнце выглянет для нас.

И осветит,

И заметит

Всех, кто любит этот час.

Ночью, скучно,

Однозвучно,

Упадает звон минут.

О минувшем,

Обманувшем

Их напевы нам поют.

Точно с крыши,

Тише, тише,

Капли падают дождя.

Все прольются,

Не вернутся,

Этот темный путь пройдя.

Звук неясный,

Безучастный,

Панихиды нам поет.

«Верьте, верьте

Только смерти!

Чет и нечет! Нечет, чет!»

«Чет счастливым

И красивым,

Слабым нечет, недочет!

Но, редея,

Холодея

Чет и нечет протечет!»

Звук неясный,

Безучастный,

Ты поешь, обман тая.

Нет, не верю,

И в потерю

Смысл иной влагаю я.

Верьте, верьте

Только смерти

Нас понявшего Христа!

Солнце встанет,

Не обманет,

Вечно светит красота!

Цель страданья,

Ожиданья,

Всем нам светлый даст отчет.

В мире согласный,

Вечно ясный,

Чет и нечет вас влечет.

Тигры стонали в глубоких долинах.

Чампак, цветущий в столетие раз,

Пряный, дышал между гор, на вершинах.

Месяц за скалы проплыл и погас.

В темной пещере, задумчивый йоги,

Маг-заклинатель, бледней мертвеца,

Что-то шептал, и властительно-строги

Были черты сверхземного лица.

Мантру читал он, святое моленье;

Только прочел — и пред ним, как во сне,

Стали качаться, носиться виденья,

Стали кружиться в ночной тишине.

Тени, и люди, и боги, и звери,

Время, пространство, причина, и цель,

Пышность восторга, и сумрак потери,

Смерть на мгновенье, и вновь колыбель.

Ткань без предела, картина без рамы,

Сонмы враждебных бесчисленных «я»,

Мрак отпаденья от вечного Брамы,

Ужас мучительный, сон бытия.

К самому небу возносятся горы,

Рушится с гулом утес на утес,

Топот и ропот, мольбы и укоры,

Тысячи быстрых и звонких колес.

Бешено мчатся и люди и боги…

Майя! О, Майя! Лучистый обман!

«Жизнь — для незнающих, призрак — для йоги,

Майя — бездушный немой океан!»

Скрылись виденья. На горных вершинах

Ветер в узорах ветвей трепетал.

Тигры стонали в глубоких долинах.

Чампак, цветок вековой, отцветал.

Не только люди и герои,

Волненье дум тая,

Томятся жаждой в душном зное

Земного бытия.

Но даже царственные боги

Несут тяжелый плен,

Всегда витая на пороге

Все новых перемен.

Они счастливее, чем люди,

Герои равны им,

Но все они скорбят о чуде

Всем существом своим.

В оковах жизни подневольной

Запутанных миров,

Скорбят о вечности безбольной

Непреходящих снов.

И только Он, Кто всех их видит

С незримой высоты,

Кто бледной травки не обидит,

В Чьем лоне я и ты,—

Лишь только Он, всегда блаженный,

Ничем не утомлен,

И жизнь с ее игрой мгновенной

Пред ним скользит, как сон.

Никем не понят и незнаем,

Он любит свет и тьму,

И круг заветный мы свершаем,

Чтобы придти к Нему.

Как луч от Солнца, в жгучем зное,

Сквозь бездну мглы скользим,

И вновь—к Нему, в святом покое,

И вот мы снова — с Ним!

Как красный цвет небес, которые не красны,

Как разногласье волн, что меж собой согласны,

Как сны, возникшие в прозрачном свете дня,

Как тени дымные вкруг яркого огня,

Как отсвет раковин, в которых жемчуг дышит,

Как звук, что в слух идет, но сам себя

не слышит,

Как на поверхности потока белизна,