Константин Бальмонт - Под северным небом. Элегии, стансы, сонеты

Не верь тому, кто говорит тебе,

Что смерть есть смерть: она — начало жизни,

Того существованья неземного,

Перед которым наша жизнь темна,

Как миг тоски пред радостью беспечной,

Как черный грех пред детской чистотой.

Нам не дано познать всю прелесть смерти,

Мы можем лишь предчувствовать ее,—

Чтоб не было для наших душ соблазна

До времени покинуть мир земной

И, не пройдя обычных испытаний,

Уйти с своими слабыми очами

Туда, где б ослепил нас высший свет.

Пока ты человек, будь человеком

И на земле земное совершай,

Но сохрани в душе огонь нетленный

Божественной мистической тоски,

Желанье быть не тем, чем быть ты можешь.

Бестрепетно иди все выше — выше,

По лучезарным чистым ступеням,

Пока перед тобой не развернется

Воздушная немая бесконечность,

Где время прекращает свой полет.

Тогда познаешь ты, что есть свобода

В разумной подчиненности Творцу,

В смиренном почитании Природы,—

Что как по непочатому пути

Всегда вперед стремится наше Солнце,

Ведя с собой и Землю и Луну

К прекрасному созвездью Геркулеса,

Так, вечного исполнено стремленья,

С собой нас увлекает Божество

К неведомой, но благодатной цели.

Живи, молись — делами и словами,

И смерть встречай как лучшей жизни весть.

Как живые изваянья, в искрах лунного сиянья,

Чуть трепещут очертанья сосен, елей и берез,

Вещий лес спокойно дремлет, яркий блеск Луны

приемлет

И роптанью ветра внемлет, весь исполнен тайных

грез.

Слыша тихий стон метели, шепчут сосны, шепчут

ели,

В мягкой бархатной постели им отрадно почивать,

Ни о чем не вспоминая, ничего не проклиная,

Ветви стройные склоняя, звукам полночи внимать.

Чьи-то вздохи, чье-то пенье, чье-то скорбное

моленье,

И тоска, и упоенье,— точно искрится звезда,

Точно светлый дождь струится,— и деревьям что-то

мнится,

То, что людям не приснится, никому и никогда.

Это мчатся духи ночи, это искрятся их очи,

В час глубокий полуночи мчатся духи через лес.

Что их мучит, что тревожит? Что, как червь,

их тайно гложет?

Отчего их рой не может петь отрадный гимн

Небес?

Все сильней звучит их пенье, все слышнее в нем

томленье,

Неустанного стремленья неизменная печаль,—

Точно их томит тревога, жажда веры, жажда Бога,

Точно мук у них так много, точно им чего-то

жаль.

А Луна все льет сиянье, и без муки, без страданья,

Чуть трепещут очертанья вещих сказочных

стволов,

Все они так сладко дремлют, безучастно стонам

внемлют,

И с спокойствием приемлют чары ясных светлых

снов.

Как в небесах, объятых тяжким сном,

Порой сверкает беглая зарница,

Но ей не отвечает дальний гром,—

Так точно иногда в уме моем

Мелькают сны, и образы, и лица,

Погибшие во тьме далеких лет,—

Но мимолетен их непрочный свет,

Моя душа безмолвна, как гробница,

В ней отзыва на их призывы нет.

Господи Боже, склони свои взоры

К нам, истомленным суровой борьбой,

Словом Твоим подвигаются горы,

Камни как тающий воск пред Тобой!

Тьму отделил Ты от яркого света,

Создал Ты небо, и Небо небес,

Землю, что трепетом жизни согрета,

Мир, преисполненный скрытых чудес!

Создал Ты Рай — чтоб изгнать нас из Рая.

Боже, опять нас к себе возврати,

Мы истомились, во мраке блуждая,

Если мы грешны, прости нас, прости!

Не искушай нас бесцельным страданьем,

Не утомляй непосильной борьбой,

Дай возвратиться к Тебе с упованьем,

Дай нам, о Господи, слиться с Тобой!

Имя Твое непонятно и чудно,

Боже Наш, Отче Наш, полный любви!

Боже, нам горько, нам страшно, нам трудно,

Сжалься, о, сжалься, мы — дети Твои!

Когда Луна сверкнет во мгле ночной

Своим серпом, блистательным и нежным,

Моя душа стремится в мир иной,

Пленяясь всем далеким, всем безбрежным.

К лесам, к горам, к вершинам белоснежным

Я мчусь в мечтах, как будто дух больной,

Я бодрствую над миром безмятежным,

И сладко плачу, и дышу — Луной.

Впиваю это бледное сиянье,

Как эльф, качаюсь в сетке из лучей,

Я слушаю, как говорит молчанье.

Людей родных мне далеко страданье,

Чужда мне вся Земля с борьбой своей,

Я — облачко, я — ветерка дыханье.

Меж прошлым и будущим нить

Я тку неустанной проворной рукою

Хочу для грядущих столетий покорно и честно

служить

Борьбой, и трудом, и тоскою,—

Тоскою о том, чего нет,

Что дремлет пока, как цветок под водою,

О том, что когда-то проснется чрез многие тысячи

лет,

Чтоб вспыхнуть падучей звездою

Есть много не сказанных слов,

И много создании, не созданных ныне,—

Их столько же, сколько песчинок среди бесконечных

песков,

В немой Аравийской пустыне.

Уходит светлый Май. Мой небосклон темнеет

Пять быстрых лет пройдет,— мне минет тридцать

лет.

Замолкнут соловьи, и холодом повеет,

И ясных вешних дней навек угаснет свет

И в свой черед придут дни, полные скитаний,

Дни, полные тоски, сомнений, и борьбы,

Когда заноет грудь под тяжестью страданий,

Когда познаю гнет властительной Судьбы

И что мне жизнь сулит? К какой отраде манит?

Быть может, даст любовь и счастье? О, нет!

Она во всем солжет, она во всем обманет,

И поведет меня путем тернистых бед

И тем путем идя, быть может, падать стану,

Утрачу всех друзей, моей душе родных,

И,— что всего страшней,—быть может, перестану

Я верить в честь свою и в правду слов своих

Пусть так. Но я пойду вперед без колебанья —

И в знойный день, и в ночь, и в холод, и в грозу

Хочу я усладить хоть чье-нибудь страданье,

Хочу я отереть хотя одну слезу!

Одна есть в мире красота.

Не красота богов Эллады,

И не влюбленная мечта,

Не гор тяжелые громады,

И не моря, не водопады,

Не взоров женских чистота

Одна есть в мире красота —

Любви, печали, отреченья,

И добровольного мученья

За нас распятого Христа.

О, нищенская жизнь, без бурь, без ощущений,

Холодный полумрак, без звуков и огня.

Ни воплей горестных, ни гордых песнопений,

Ни тьмы ночной, ни света дня.

Туманы, сумерки. Средь тусклого мерцанья

Смешались контуры, и краски, и черты,

И в царстве мертвого бессильного молчанья

Лишь дышат ядовитые цветы.

Да жабы черные, исчадия трясины,