Валерий Брюсов - Сны человечества

Помчал по листьям ветерок.

Мне не забыть, как нежно, рядом,

Назад мы шли меж темных лип,

Не смея обменяться взглядом,

Стыдясь шагов нарушить скрип.

Вернувшись к музыке и танцам,

Туда, где реяли огни,

Зачем у нас горит румянцем

Лицо, — мы ведали одни.

И, вновь кружась в весельи бала,

Легка, как призрак, как мечта,

Одна она лишь понимала,

О чем твердит мне темнота!

26 декабря 1910

Как вдруг нежданно стали гулки

Шаги среди больших стволов!

И в первый раз, во всей прогулке,

Смолк смех и говор голосов.

И вы, Алина, с робкой дрожью,

Ко мне прижались в полумгле,

И — как, не знаю, — но к подножью

Сосны мы сели на земле.

Ваш детский страх, ваш страх наивный

Я успокаивал, шутя…

А вечер, пламенный и дивный,

Гас, иглы сосен золотя.

Не потому ль, когда догнали

Друзей мы у лесной реки,

Заката отблеском сверкали

У вас два пятнышка щеки?

1911

Ручей, играющий в долине,

Ты к нам бежишь издалека;

Ты родился на той вершине,

Где льды в покое спят века.

И над тобой орлы кричали,

Когда ты, неприметно мал,

Сбегал, журча, к зеленой дали

По граням обнаженных скал.

Природа в утреннем тумане

Была невинна и тиха,

Когда внимал ты на поляне

Беспечным песням пастуха.

И, огибая замок древний,

Под сенью ивовых ветвей,

Ты слышал, как звучат в деревне

Живые оклики детей.

Теперь, катясь волной кристальной

Средь тучных, плодоносных нив,

Ты поишь люд многострадальный,

О горных высях позабыв;

И ниже, повертев колеса

Шумливой мельницы, опять

Спокойной речкой вдоль откоса

Пойдешь пристанища искать.

А вечером на берег темный

Две тени юные придут,

Чтоб близ тебя найти укромный

Для непритворных клятв приют.

И в миг, когда они с улыбкой

Склонятся к легкой дрожи струй,—

Ты отразишь, картиной зыбкой,

Их первый, чистый поцелуй.

16 августа 1913

Дай мне вечер, дай мне отдых,

Солнце, к богу уходя.

Тяжкий труд мой долог, долог,

Вечеров нет для меня.

А — а — а — а—а— а — а!

Черный Змей на камне в море

Мелет белую муку:

Хлеб для тех господ суровых,

Что влекут меня к труду.

У—у—у—у—у—у— у!

Солнце в лодочке вечерней

Поздно едет на покой,

Поутру нам рано светит,

Челн покинув золотой.

О—о—о—о—о—о— о!

Что сегодня поздно встало?

Где гостил твой ясный лик?

— Там, за синими горами,

Грея пасынков моих.

И—и—и—и—и—и— и!

Листья бледные кружатся,

С ветром осени шуршат.

Тихо, тихо речка льется

И о зимнем грезит сне.

Дети Дуба, дочки Липы

Завели с рекой игру:

Дубы желуди бросают,

Липы — легкие венки.

Наряжайтесь, дети Дуба,

В блеклый липовый венок;

Надевайте бусы, Липы,

Из дубовых желудей!

Ах, увяли листья Липы

На пустынном берегу;

Дуба желуди застынут

Подо льдом, на дне реки.

Щука синяя, зеленая,

Приходи играть со мной}

У тебя вода глубокая,

У меня дубовый челн.

Брошу в море сети частые,

Белый парус подыму.

Челн несется в даль блестящую,

Белый парус ветром полн.

Челн несется в даль блестящую,

К дальней Северной стране.

Ах, прекрасна дева Севера,

На нее взглянуть плыву.

— К нам приехал ты напрасно,

За тебя я не пойду:

Дома лучше по грязи ходить,

Чем по гатям на чужбине.

<1913>

В духе французских поэтов начала XIX века

Вам знакома ли Иньес,

Та, чьи косы — цвета смоли,

А глаза — лазурь небес?

Вам знакома ли Иньес,

Та царица своеволий,

Каждый взгляд которой — бес?

Поднимая кастаньеты,

Выгибает стан она,

Шалью шелковой одетый;

Поднимает кастаньеты,—

И толпа уже пьяна;

Все — безумцы, все — поэты!

Веер черный приоткрыв,

Чуть она им губы тронет,—

Toros весь — один порыв!

Веер черный приоткрыв,

Чуть она лицо наклонит,—

Каждый ею только жив!

Говорила вся Гренада,

Будто в двери крался к ней

Как-то ночью наш. эспада;

Говорила вся Гренада,

Будто с ним она — нежней,

Чем с мужчиной быть ей надо.

Только это, верно, — ложь!

Как Иньес быть благосклонной

К одному? — Другие что ж?

Если б то была не ложь,

Каждый был бы — оскорбленный,

А у каждого есть — нож!

1913

Тихо плещут воды Рейна,

Лижут сглаженный утес.

На моей груди лилейной

Ворох спутанных волос.

Странник, ты, что правишь лодкой!

Задержись на полчаса.

Хочешь видеть, как красотка

Гребнем чешет волоса?

Я когда-то здесь бродила

С милым другом над рекой;

Я страдала, я любила,

Но теперь в душе покой.

Если хочешь быть свободным,

Подплывай скорей ко мне:

Во дворце моем подводном

Мы с тобой уснем на дне!

Луна была скрыта за тучей,

Мы сидели с тобою в саду,

И о счастии ветер летучий

Тебе шептал, как в бреду.

И о счастии ты мне шептала,

Наклоняясь к моим губам.

А липа цветы роняла

С вышины на колени нам.

И казалось, что будет сыпать

Свой дождь она вечный срок.

Отчего же сегодня липа

Роняет цветы на песок?

<1912>

Я стою на опушке леса;

Луна прогнала облака.

Надо мной — голубая завеса,

Внизу — как лента, река.

Ударяет колокол мерно —

Далеких зов деревень.

Показала голову серна

И скрылась тотчас же в тень,

Не дрогнут листом ни единым

Деревья, преданы сну,

И бог идет по вершинам,

Озирая свою страну.

<1912>

Народность в русской поэзии

Вышел Леший, сел на пень,

Чует запах деревень,

Палку новую кремнем обтесывает,

Порой бороду почесывает,

Сидит, морщится,

Уши у него топорщатся,

Видит: узенькой тропой

Идет в гости Домовой.

«Здравствуй, дед! давно не бывал!

А я стар стал, жить устал;

Нет бывалого простора!

Вырубили половину бора.

Куда ни пойдешь, везде мужик.

Инда я гулять отвык!»

Домовой присел меж кочек,

Будто съежился в комочек.

Говорит: «Да, старина,

Пришли худы времена!

Мужики в меня не верят,

То есть как бы вовсе херят.

Не дают мне молока,

Замыкают в два замка

На конюшне лошадей.

Впору помирать, — ей-ей!»

Леший бороду почесывает,

Палку сумрачно обтесывает,

Кремень щёлк да щёлк.

Домовой примолк.

Пень обтянут повиликой,

Пахнет свежей земляникой,

Сосны дюже велики.

Слышен сиплый крик с реки.

Вопрошает Домовой:

«То не дед ли Водяной?»

1912