Владимир Высоцкий - Книга 2

У меня гитара есть — расступитесь стены!
Век свободы не видать из-за злой фортуны!
Перережьте горло мне, перережьте вены,
Только не порвите серебряные струны!…
Я зароюсь в землю, сгину в одиночестве…
Эх, кто бы заступился за мой возраст юный!
Влезли ко мне в душу, рвут ее на части.
Только б не порвали серебряные струны!
Но гитару унесли, и с ней — свободу,
Упирали, я, кричал: — Сволочи, паскуды!
Вы втопчите меня в грязь, бросьте меня в воду,
Только не порвите серебряные струны!
Что же это, братцы? Не видать мне что ли
Ни денечков светлых, ни ночей безлунных?
Загубили душу мне, отобрали волю,
А теперь порвали серебряные струны!

В этом доме большом раньше пьянка была
Много дней, много дней
Ведь в каретном ряду первый дом от угла
Для друзей, для друзей.
За пьянками, гулянками,
За банками, полбанками,
За спорами, за ссорами, раздорами
Ты стой на том, что этот дом
Пусть ночью, днем — всегда твой дом
И здесь не смотрят на тебя с укором.
И пускай иногда недовольна жена,
Но бог с ней, но бог с ней.
Есть у нас что-то больше, чем рюмка вина
У друзей, у друзей.
За пьянками, гулянками,
За банками, полбанками,
За спорами, за ссорами, раздорами
Ты стой на том, что этот дом
Пусть ночью, днем — всегда твой дом
И здесь не смотрят на тебя с укором.

Сколько лет, сколько лет
Все одно и тоже.
Денег нет, женщин нет,
Да и быть не может.
Сколько лет воровал,
Сколько лет старался,
Мне б скопить капитал,
Ну а я спивался…
Ни кола, ни двора,
И ни рожи с кожей,
И друзей ни х…,
Да и быть не может.
Сколько лет воровал,
Сколько лет старался,
Мне б скопить капитал,
Ну а я спивался…
Так только водка на троих,
Только пика с червой.
Комом все блины мои,
А не только первый…

Бежит реченька да по песочечку,
Да бережочек, ох бережочек мочит…
А молодой жульман, да молодой жульман
Начальника просит:
— Начальничек да над начальниками,
Отпусти, ох отпусти меня на волю,
Там соскучилась, а может быть, ссучилась
На свободе доля!..
— Отпустил бы тебя на волю я,
Но воровать, ох-ох, воровать ты будешь.
Пойди напейся ты воды холодненькой,
Про любовь забудешь.
Да, пил я воду, да пил холодную,
Да пил, не напивался…
А полюбил на свободе да комсомолочку,
С нею наслаждался!…
Ой, гроб несут да и коня ведут.
Но никто слезы не пронит,
А молодая, ох молодая комсомолочка
Жульмана хоронит…
Бежит реченька да по песочечку,
Да бережок, ох бережок мочит,
А молодая, ох молодая комсомолочка
Ножки в речке мочит…
Бежит реченька да по песочечку,
А комсомолке, а комсомолочке — крышка…
А молодой жульман, ох молодой жульман
Заработал вышку!…

Шмырит урка в ширме у майданщика,
Вродит фрайер в тишине ночной,
Он вынул бумбера, осмотрел баранчика,
Зыкнул на блатном: — Гой, штемн, лягавый, стой!
Но штым и не вздрогнул и не растерялся,
И в рукаве своем машинку он нажал,
А к носу урки он поднес баранчика,
Урка пошатнулся, как заскерзанный упал.
Со всех сторон сбежалися лягушки,
Урка загибался там в пыли.
А менты взяли фрайера на мушку,
Бумбера уштопали, на дачу повели.
Я дать совет хочу всем уркаганам,
Всем в законе фрайерам блатным:
Кончай урканить и бегать по майданам,
А не то тебе ведь, падло, прийдется нюхать дым!

Да, в 12 часов людям хочется спать
И артистки идут на работу.
Лучше не украду, на бега не пойду,
Мне им сон нарушать неохота.
Говорил мне друг Мишка:
- У нее ведь сберкнижка!
Врете вы! Быть не может! Чтоб артист был богат!
— Но у ней подполковник,
Он, ей-ей, ей любовник!…
Этим козырем Мишка
Убедил меня, гад!
Хоть в 12 часов людям хочется спать,
Не поспят одну ночку, чего там!
Мы им скажем: — Молчать!
Просим нам не мешать!
Очень вас обижать неохота…
Говорил же ребятам,
Что она небогата,
Бриллианты-подделка,
Подполковник сбежал…
И к тому же артистке
Лет примерно под триста,
Не прощу себе в жизни,
Что ей спать помешал!
Ведь в 12 часов людям хочется спать,
Им наутро вставать на работу.
Ни за что не пойду, не хочу им мешать,
Мне их сон нарушать неохота.

Передо мной любой факир, ну просто карлик!
Я их держу за просто мелких фраеров!
Возьмите мне один билет до Монте-Карло,
Я потревожу ихних шулеров.
Не соблазнят меня ни ихние красотки,
А на рулетку только б мне взглянуть,
Их банкометы мне вылижут подметки,
А я на поезд и в обратный путь!
Я привезу с собою массу впечатлений,
Попью коктейли, послушаю джаз-банд…
Я привезу с собою кучу ихних денег
И всю валюту сдам в советский банк!…
Играть я буду и на красный и на черный,
Я в Монте-Карло облажу все углы…
Останутся у них в домах игровых
Одни хваленые зеленые столы!
Я говорю про все про это без ухарства.
Шутить мне некогда: мне вышка на носу!
Но пользу нашему родному государству
Наверняка я этим принесу!

Так оно и есть
Словно встарь, словно встарь:
Если шел в разрез
На фонарь, на фонарь,
А если воровал
Значит сел, значит сел,
А если много знал
Под расстрел, под расстрел.
Думал я, наконец, не увижу я скоро
Лагерей, лагерей.
Но попал в этот пыльный, расплывчатый
Без людей, без людей.
Бродят толпы людей на людей не похожих
Равнодушных, слепых.
Я заглядывал в черные лица прохожих,
Ни своих, ни чужих.
Но так оно и есть
Словно встарь, словно встарь:
Если шел в разрез
На фонарь, на фонарь,
А если воровал
Значит сел, значит сел,
А если много знал
Под расстрел, под расстрел.
Так зачем проклинал свою горькую долю
Видно зря, видно зря!
Так зачем я так долго стремился на волю
В лагерях, в лагерях!
Бродят толпы людей на людей не похожих
Равнодушных, слепых.
Я заглядывал в черные лица прохожих,
Ни своих, ни чужих.

Я женщин не бил до семнадцати лет,
В семнадцать ударил впервые.
Теперь на меня просто удержу нет:
Направо — налево
Я им раздаю чаевые!
Но как же случилось, что интеллигент
Противник насилия в быте,
Так в жизни упал я, и в этот момент
Ну если хотите,
Себя оскорбил мордобитьем.
А было все так. Я ей не изменил
За три дня ни разу, признаться…
Да что говорить? Я духи ей купил
Французские, братцы,
За тридцать четыре семнадцать.
Но был у нее продавец из тэжэ
Его звали Голубев Слава.
Он эти духи подарил ей уже!
Налево — направо
Моя улыбалась шалава!…
Я был молодой и я вспыльчивый был,
Претензии высказал кратко:
Сказал ей, что Славку вчера удавил,
Сегодня ж, касатка,
Тебя удавлю для порядка.
Я с дрожью в руках подошел к ней впритык,
Зубами стуча Марсельезу,
К гортани присох непослушный язык…
И справа, и слева
Я ей основательно врезал!
С тех пор все шалавы боятся меня
И это мне больно, ей-богу!
Поэтому я, не проходит и дня,
Бью больно и долго!
Но всех не побьешь, — их ведь много…