Зинаида Гиппиус - Стихотворения, не вошедшие в сборники

Не забывай — один у нас супруг,

И что ж такое, разве это к худу?

Я недурен и веселей тебя,

Но будь уверен, я с тобой — повсюду,

Захочешь — вмиг развеселю, любя…

Пристало ли тебе меня бояться?

Ведь не боишься ж самого себя?

А наши шалости, — не может статься,

Чтоб ты их так совсем и позабыл.

Я для тебя готов еще стараться…»

Тут океанца Дант остановил,

Сказав с гримасой: «Не спадайте с тона.

На вашем месте я бы опустил

Подробности иные без урона».

«Вот, быть непонятым — судьба моя!—

Ответил тот без гнева, полусонно.

Ведь это он же говорил — не я!

Вы думаете — рад я был встречаться

Вот с эдаким моим проклятым „я“?

Я от всего готов был отказаться,

Чтоб только с этим двойником моим

Я мог совсем и никогда не знаться.

Да хоть бы здесь мне не столкнуться с ним,

Здесь, в океане, в царстве темной мути!

Но мы о нем напрасно говорим.

Кто сам не испытал подобной жути,

Тот чужд окажется ей навсегда

И не поймет в моем признаньи сути».

В раздумьи Дант ему ответил: «Да,

Себя вдвойне не видел я ни разу,—

Надеюсь и не видеть никогда.

Поэтому не понял вас я сразу.

Но вот, подумав, увидал тотчас,

Что видно даже и простому глазу,

Какая мука тут была для вас.

Себя увидеть — это ль не страданье?

И встречи ждать в какой не знаешь час…

Простите ж грубое вам замечанье,

Я не успел моих обдумать слов,

Они не стоят вашего вниманья.

Я слушать дальше ваш рассказ готов».

Жилец и не сердился (от смиренья?)—

Мог Данте быть не так еще суров,—

Он лишь вздохнул: «A здесь — освобожденье

От двойника. Здесь нет его совсем

В Безмерности — хоть это облегченье».

Опять вздохнул, качаясь, и затем,

Трагическую повесть продолжая,

Сказал: «A на земле тогда ничем

Не мог его отвадить от себя я…

Должно быть, стал я ныне уж другой.

В себе я разбираться начинаю:

И уж не прав ли был он, что со мной

Он говорил так нагло и бесстыдно?

Ведь я, пожалуй, был и сам такой…

Тогда ж казалось это мне обидно

И самого себя мне было жаль.

Нет, не напрасно здесь сижу я, видно!

И не в морали дело — что мораль!

С моралью тоже можно лицемерить.

Здесь я учусь смотреть иначе, в даль,

В Безмерности — себя иначе мерить,

Я сердцем знал, Кого я обижал,

В Кого хотел — и все ж не мог не верить,

Но лгать себе упорно продолжал,

Что я не знаю,— и могу ли знать я,—

Кто это тело, и зачем мне дал.

Однако, знал, и в этом все проклятье.

Я знал, что от любви мне все дано,

Но этого и не желал признать я,

А потому вокруг меня темно…

Когда б не знал — ведь был бы я невинней,

Я это понял в темноте давно,

И был бы, может быть, пред нами ныне

Не этот мутный, черный океан,—

Совсем другой, приветливый и синий…

Но стоит ли мечтать!.. А там обман,

Всю жизнь без перерыва продолжая,

Привычкой сделал я. Но, обуян

Желаньем оправдать себя, считая

Ее за верность, надо ж верным слыть!

Но верность у меня была иная,

Я верен только телу мог и быть.

А верящих в меня давно и слепо

Я, для того, чтоб плоти угодить,

Обманывал и грубо, и нелепо.

Откроется обман? Когда-нибудь!

Не дорожил я с верящими скрепой

И, если выгодно их обмануть,

Минутой пользовался просто данной,

Не думая о будущем ничуть.

Ведь те, кто были для меня желанны,

Мне были не равны. Они всегда

Стояли в чем-то ниже, как ни странно.

И замечать я стал, что иногда —

Всё чаще — с равными мне непривычно

И как-то скучно. Это не беда,

Казалось мне. Ведь это так обычно!

И я не трогал чувства моего,

Насилие считая неприличным.

И был мне тот приятнее всего —

Вы это даже без труда поймете,—

С кем говорить не надо ничего.

Подобные дела, где, в общем счете,—

Ведь вам известно кое-что о них?—

Всё сводится к одной лишь только плоти,

Решаются в условиях своих.

Итак — мои мне делались все ближе.

Но не судил я строго и других,

Хоть и общалс я с теми, кто пониже.

А несужденьем прочих — щеголял.

Я говорил себе: „Они не ты же,

По-доброму суди их“. Но я лгал,

Не добродетель — эти несужденья,

Не доброта, когда я им прощал —

И что прощал? — но если не презренье,

То невниманье к ним и к жизни их.

Теперь я даже знаю: без сомненья,

Я никого и не видал из них,

Так были мне они неинтересны.

Я жил среди сообщников моих.

Порой и с ними мне бывало тесно,

Уж очень тело я избаловал.

Поил его, кормил, и неизвестно,

Чего еще ему не отдавал.

И всё же был я телом недоволен

И очень за него бояться стал.

Мне, что ни день, казалось, что я болен.

Хранил я тело, всячески лечил,

Но сохранить его я не был волен.

И потерял, как ни заботлив был.

Там, где-то на земле, оно истлело…

Но не довольно ли я говорил?

Теперь вы знаете, в чем было дело,

Как на земле я прожил жизнь мою,

И как меня поработило тело.

Вы поняли, что я судьбу свою

Сам для себя готовил, притворяясь,

Что правды даже в сердце не таю,

Себя незнаньем оправдать стараясь.

Вы поняли, что этот океан,

И то, что на волне я так качаюсь,

Все это мне — за лживость, за обман…

О, только здесь я понял, как обидел

Того, Кем дар высокий был мне дан,

И лучше бы меня Он ненавидел!

А Он любил… Но я понять не мог,

И на земле я этого не видел.

Теперь конец. Прошел последний срок.

Рассказ мой кончен тоже. И заране

Ответ ваш слышу. Дам себе зарок

Ни с кем не говорить, сидеть в тумане,

Чтобы земных ответов не слыхать.

Ведь как к моей вы прикоснетесь ране?

Вы скажете — давно, мол, ясно вам,

Что все мои ошибки — лишь пустое

В сравненьи с тем, что делается там,

Там, на земле… Ведь там теперь такое,

Что психологии, мол, ваши — вздор.

И что вы можете сказать другое?

Так пусть вам будет это не в укор,

Но я прошу вас очень: помолчите.

Такой ответ — ведь это приговор…

И лучше ничего не говорите.

Слова мне будут тяжелей всего.

А что касается земных событий —

Они известны здесь… И оттого

Я не хочу сравнений ваших с ними.

Нет, нет, не отвечайте ничего!

А если вы произнесете Имя…»

Он много бы еще наговорил,

Весь в увлеченьи бедами своими,

Но Данте здесь его остановил,

Алигиери звался он недаром,

Он с честью имя славное носил,

Да был и в родственной связи со старым.

Отважен, неподатлив, горд и смел,

Он обладал еще особым даром:

И боль, и страсть он умерять умел.

В глазах подземника заметив муку,

Он на него серьезно поглядел

И властным жестом только поднял руку,

Проговорив спокойно: «Вижу, нет,

Еще не пережили вы разлуку

С собой земным. Из всех грехов и бед

Вы не успели вынести морали.