Зинаида Гиппиус - Стихотворения, не вошедшие в сборники

Он что-то о смиреньи… „Это плен!—

Я закричал. — Переплывите реку

Сначала и убейте зло измен,

Потом уж о смиреньи говорите.

А так оно — один словесный тлен.

В тлену смиренья — что вы сотворите?

А надо творчески любить и жить!

Смирением вы зла не победите!“

Так и не мог меня он убедить,

Что в наше время истина — смиренье.

Но я потом задумался: как быть,

Какое же мое-то назначенье?

Кто сам-то я — пророк или поэт?

Я долго думал в этом направленьи.

И всё казалось, что ответа нет.

Потом пришло мне в голову такое:

Примеры есть; и может быть ответ

Как раз — что вместе то я и другое.

Не вижу ль ясно я начатки зла?

Искоренять мне надобно всё злое,

Средь зла моя дорога пролегла,

Но где оружия, каких мне надо,

Бороться с ним, чтобы душа могла

Победу получить себе в награду?

Я об оружии везде кричал,

Кричал, что знаю, и что сердце радо

Оружию, какое я избрал.

Оно — любовь. Но сам-то я всегда ли

Его одно в борьбе употреблял?

Я вижу, да, вы верно угадали,

Признанием не удивлю я вас:

Когда особенно мне возражали,

Оружием боролся я подчас

Другим, не очень с этим первым схожим,

И не один бывало это раз.

Да выходило всё одно и то же,

А чаще даже ровно ничего,

Хоть обличал я с каждым разом строже.

И зло вокруг меня росло. Его

Без устали во всех искореняя,

Я не жалел и тела своего,

От тягостных трудов заболевая.

Но о любви — не счесть моих речей!

Особенно о той, что я, мечтая,

Сам ожидал и для себя. О ней

Я думал так: „Придет же сокровенный

Тот час, когда — о, только бы скорей!—

Час встречи с той, кого я совершенной

И вечною любовью полюблю“.

Он будет же,— я верю неизменно

И лишь о нем судьбу всегда молю.

Тогда, конечно, будет все иное,

И жизнь я надвое переломлю;

Я одиночество забуду злое…

Свята любовь, когда она одна.

А не одна — так это уж другое,

Но не любовь. И та, что мне дана

В подруги издавна,— ведь я же с нею

Так одинок! Пускай меня она

И любит с верностью, Но не умею

О дорогом я с нею говорить.

Своих поэм ей и читать не смею…

Нет, лучше вовсе без любви прожить

До будущей моей блаженной встречи

И с тем же пламенем произносить

Мои громящие безумство речи.

И, коль придется, жертвенно страдать

Да биться средь чужих противоречий.

А если и своих? Хотел я звать

Людей к Тому, Кого… ведь я увидел,

Но только здесь — а раньше мог ли знать?

Как вместе с Временем — Его обидел…

А на земле я лишь в раздумья час

И океан, и эту мглу провидел…

Но кажется, я затянул рассказ.

Еще одно последнее признанье,

И утомлять не стану больше вас.

Я приобрел здесь новое сознанье,

Но даже в этой мертвой тишине

Осталось у меня непониманье

Того, что раз случилось. Странно мне

Подумать, почему оно так было.

Я кой-чего не помню. Но вполне

Вот этот случай сердце не забыло.

Вы видели: я столько знал людей,

И все ко мне ужасно были милы,

Но не знавал я среди них — друзей.

Единственный мне другом показался

И дружбы удостоился моей.

И он ко мне сердечно привязался,

Хотя природы был совсем другой.

Он наших мыслей дорогих касался

И в разговорах был открыт со мной,

Но постепенно, сам не понимаю,

В моих глазах он стал как бы иной.

Стремился вечно я, куда — не знаю,

Воображал, однако, что вперед.

А он — решил я,— мне не подражая,

Застыл на месте, никуда нейдет.

И сделался он мне — как все другие,

Как те, кого я обличал. И вот —

Пришли для дружбы времена иные:

Его теперь я также обличал,

Что недвижим, что дни его пустые…

А он… Он даже мне не возражал,

Он только слушал, как всегда спокоен,

И тем еще сильнее раздражал.

Коль он как все — того же и достоин!

Достаточно я всеми угнетен.

Ведь я не так, а по-иному скроен.

В душе-то знал я хорошо, что он

Останется, как прежде, неизменен.

Но знал и помнил это, как сквозь сон,

И уж жалел, что был с ним откровенен.

Так дружба наша и сошла на нет.

Он помнит все, он ей, конечно, верен,

Ну а во мне — едва остался след.

Да ведь над ним не знает Время власти,

Я ж Время не любил, и я — поэт,

Я весь в движеньи, в переменах, в страсти…

Мне друга жаль, но чем я виноват?

Не разорваться ж для него на части!

Меня любил, я знаю, он как брат,

Но — кончено, не начинать сначала.

Пускай он примирится, рад — не рад,

И не такая дружба пропадала.

Теперь я понял суть ее вполне,

И на него не сетую нимало.

Здесь, сидючи один, и в тишине,

Я не успел понять, в чем было дело,

Кой-что в разрыве странно было мне.

Теперь же сердце всё раскрыть сумело.

Вам рассказав, я понял: друг не знал

Меня совсем, хоть много раз, и смело,

Он в разговоре это утверждал.

Меня он ни пророком, ни поэтом —

Сказать по истине — не признавал.

Недаром никаким его советам

Не думал следовать я никогда.

А был ли прав? Да что теперь об этом!

Он взят уж от земного… Иногда

Его я вижу здесь. Он навещает

Какого-то из наших. Но тогда

Скользнет как тень и тотчас исчезает,

Мне улыбнувшись только. Не пойму,

Как это он свободно здесь гуляет?

Мне правила известны. Почему

Допущено такое oтступленье?

За что оно позволено ему?

Я беспристрастен…» Данте в нетерпеньи

Прервал его: «Да бросьте, всё равно!

Ведь он уж вам не друг, и, без сомненья,

Вам безразлично, что ему дано —

Что не дано… Постойте, вы сказали…

Я слушаю вас, кажется, давно…»

«Да, я кончал, но вы меня прервали.

О друге ж я затем упомянул,

Чтоб беспристрастие мое вы знали,

И вот, скажу: он больше понимал

Любовь, чем понимал ее тогда я.

Вы знаете, к Кому людей я звал,

Я проповедовал Любовь, не зная,

Люблю ли я Его, люблю ли сам.

И друг советовал,— не упрекая,—

Поставить хоть предел своим словам.

Он мне шептал — как помню этот шепот!—

„Вы говорите: 'Все Ему отдам…'

Не нужно ли пройти вам раньше опыт?“

Не слушал я, За то, что он суров,

В душе к нему — досада или ропот,

Не слышит он, мол, искренности слов,

Моей борьбе и мне всегда мешает…

Теперь я должное ему готов

Отдать. Я думал, он меня не знает,

А знал он все, и был он прав тогда.

Здесь это понял я, но не узнает

Мой бывший друг об этом никогда.

Оставим же его. Пора, кончаю.

Ясна вам жизнь моя, моя беда.

Вам ясно также, что теперь я знаю,

Как я обидел время и Того,

Кого любить хотел, и не прощаю

Себе еще покуда ничего.

Не я, ведь, создал Время; с ним боренье

Бореньем было с волею Его.

Ах, все это единой цепи звенья!

И Тот, Кто в жизнь послал меня, на свет,

Послал не для такого искушенья,