Вячеслав Иванов - Cor ardens

И видел я, что с каждым взмахом крыл

Меняли цвет, деляся светом, оба;

И черный бел, и белый черен был.

И понял я, что Матери утроба,

Как семя нив, любви лелеет пыл

И что двоих не делит тайна гроба.

Над глетчером, лохматым и изрытым,

Мы набрели в скалах на водоем.

Георгий ли святой прошиб копьем

Кору ключей? Но некий конь копытом

Ударил тут; и след все зрим… В забытом,

Отшедшая, убежище своем

Мы вновь сошлись,— вновь счастливы вдвоем

В святилище, завесой туч укрытом!

В венке циан, припала ты на грудь…

Чрез миг — сквозила в облаке, венчальный

Целуя перстень и завет прощальный

Шепча: «Любить — мы будем! Не забудь!..»

И, тая,— тайный знак знаменовала,

Как будто сердцу сердце отдавала.

Пустынных крипт и многостолпных скиний

Я обходил невиданный дедал.

Лазоревых и малахитных зал,

Как ствольный бор, толпился сумрак синий.

Сафир густел, и млел смарагд павлиний

В глубокой мгле воздушных покрывал,

Какими день подземный одевал

Упоры глыб, мемфисских плит старинней.

Дикирий и трикирий в двух руках

Подъемля, ты предстала мне при входе

В мерцавший сад — как месяц в облаках -

В когорте дев, покорных воеводе.

Вскричала: «Myrias, arma!..» [25] Легион. к оружию! (лат.). Блеск свечей

Разлился вкруг, и звякнул звон мечей.

Когда бы отрок смуглый и нагой,

С крылами мощными, с тугим колчаном,

Не подпирал усильем неустанным

Мне локоть левый, и рукой другой

Не на твоей висел руке благой

Я тяжким телом,— как над океаном

Могли бы вместе мы к заветным странам

Эфирный путь одной чертить дугой,

Подруга-вождь? Но, в заревой купели

Прозрачных лон, уже растет кристалл,

Уж над волной зубцы его зардели.

Он островерхим островом предстал.

Доступны осиянные вершины…

В заливах слышен оклик лебединый.

Есть нежный лимб в глубоком лоне рая,

Марииной одеян пеленой,

Елей любви, двух душ сосуд двойной

Наполнивший до их земного края,

Блаженно там горит, не умирая,

Лелеемый живой голубизной

Воздушных скал. Там, с ласковой волной

Святых морей лазурию играя,

Сафирный свод таит теней четы,

Залог колец обретшие в просторе

Божественной, бездонной полноты.

Разлуки там пережитое горе

Утешилось… Туда уводишь ты

Мой зрящий дух чрез пламенное море.

И там войти в твое живое лоно,

В воскресшее, любовь моя могла.

В нем розою дышала и цвела

Твоя любовь, и рдела благовонно.

И было, как ночной эфир, бездонно

Твоих святынь объятие. Пчела

Из розы мед полуденный пила

И реяла над сладостной влюбленно.

По телу кровь глухой волной огня

Клубила пурпур мглы благоуханной;

А в глубине лазури осиянной

Пчела вилась крылатым диском дня.

Хмелело солнце розой несказанной…

Ты в солнце недр явила мне — меня.

«Лазурь меня покровом обняла:

Уснула я в лазури несказанной

И в белизне проснулась осиянной».

— «Дай мне покров, который ты сняла».

«Тебе довлеет,— Госпожа рекла,-

Через плечо мой шарф голуботканный:

С ним рыцарь мой ты будешь, мой избранный!»-

И голубым мне грудь перевила.

То было над слепительной стремниной:

Не снег сиял, а нежный, снежный пух.

Не белая гора несла нас двух -

В алмазах реял облик голубиный…

Внизу землей небесною блистал

Лазурной чаши сладостный кристалл.

И вновь Конь Бледный зрим и Всадник Бледный…

Вкруг — мглой растет готическою храм…

Твой голубой, Мария, фимиам

Хранительно овеял взор мой бедный…

У алтаря, в лазури неисследной,

С рыданьем Ты, к пронзенным пав ногам:

«Помилуй,— молишь,— сад, где жил Адам!

Он вытоптан подковой всепобедной!,.»

И та, чей свет ведет пути мои,

Чьим пламенем душа моя сгорает,

С торжественной нисходит солеи;

Коню дары колосьев простирает;

И бледной гривы мертвые струи -

О, диво! — роз багрянцем убирает…

Я вопрошал полуденные волны:

«К вам, волны, прихожу, осиротелый:

Как одиноким быть — и быть единым?»

Ответствовали волны: «В полдень белый

Мы осмоленные лелеем челны

И прядаем, гоняясь за дельфином.

Вернись, когда на побережьи длинном

Луч удлинит гребней зеленых тени

И час пески опенит розой алой».

Я на заре усталой

Сошел на отмель и заслышал пени

Стихии одичалой;

Луна всходила, и волна вставала,

По ласке лунной томно тосковала.

Мятежной влаги рос прилив, мужая,

Под пристальным и нежным притяженьем;

И в камни зыбь хлестала пеной белой,

До глубины волнуема движеньем,

Всем зеркальным простором отражая

Богини нимб, средь неба онемелой,

Сплав серебра в золе порозовелой,-

Впивая полным лоном свет струистый,

Струясь и рея струйностью двойною,-

Вся жизнию родною,

Вся плотию согретая пречистой,-

Волшебной пеленою

Покрытая,— но светлых чар не видя,

В касаниях разлуку ненавидя.

Подлунные так в полночь пели волны

Свою тоску душе осиротелой;

Я ж в одиночестве прозрел слиянность

Сил соприродных и на лире смелой

Отшедшей пел: «О ты, которой полны

Все сны мои,— чья в сердце осиянность

Мерцает мне сквозь тусклую туманность

Мирской пустыни! Стала прозорлива

Душа страданьем, и прикосновений

Твоих, мой близкий гений,

Познала трепет, и в огне прилива

Незримою счастлива.

Откройся ж мне, мои разверзни очи,

Разоблачись светилом ясной ночи!»

Она в ответ: «Когда б узнали волны,

Что в них луна, что блеща реют ею,-

В струях своих узрели б лик желанный.

Твоим, о мой избранный,

Я стала телом, ты — душой моею.

В песках моею манной

Питаемый! воззри на лик свой вчуже:

Жену увидишь воплощенной в муже».

Пора сказать: я выпил жизнь до дна,

Что пенилась улыбками в кристалле;

И ты стоишь в пустом и гулком зале,

Где сто зеркал, и в темных ста — одна.

Иным вином душа моя хмельна.

Дворец в огнях, и пир еще в начале;

Моих гостей — в вуали и в забрале -

Невидим лик и поступь не слышна,

Я буду пить, и томное похмелье

Не на земле заутра ждет меня,

А в храмовом прохладном подземелье.