Марина Цветаева - Стихотворения 1916-1920 годов

Исщипала служанку — от скуки,

И теперь молодого раба

Притянула за смуглые руки.

— Отчего твои очи грустны?

В погребах наших — царские вина!

— Бедный юноша — я, вижу сны!

И служу своему господину.

— Позабавь же свою госпожу!

Солнце жжет, господин наш — далёко…

— Я тому господину служу,

Чье не дремлет огромное око.

Длинный лай дозирающих псов,

Дуновение рощи миндальной.

Рокот спорящих голосов

В царедворческой опочивальне.

— Я сберег господину — казну.

— Раб! Казна и жена — не едино.

— Ты алмаз у него. Как дерзну —

На алмаз своего господина?!

Спор Иосифа! Перед тобой —

Что — Иакова единоборство!

И глотает — с улыбкою — вой

Молодая жена царедворца.

23 августа 1917

Только в очи мы взглянули — без остатка,

Только голос наш до вопля вознесен —

Как на горло нам — железная перчатка

Опускается — по имени — закон.

Слезы в очи загоняет, воды —

В берега, проклятие — в уста.

И стремит железная свобода

Вольнодумца с нового моста.

И на грудь, где наши рокоты и стоны,

Опускается железное крыло.

Только в обруче огромного закона

Мне просторно — мне спокойно — мне светло.

25 августа 1917

Мое последнее величье

На дерзком голоде заплат!

В сухие руки ростовщичьи

Снесен последний мой заклад.

Промотанному — в ночь — наследству

У Господа — особый счет.

Мой — не сошелся. Не по средствам

Мне эта роскошь: ночь и рот.

Простимся ж коротко и просто

— Раз руки не умеют красть! —

С тобой, нелепейшая роскошь,

Роскошная нелепость! — страсть!

1 сентября 1917

Без Бога, без хлеба, без крова,

— Со страстью! со звоном! со славой! —

Ведет арестант чернобровый

В Сибирь — молодую жену.

Когда-то с полуночных палуб

Взирали на Хиос и Смирну,

И мрамор столичных кофеен

Им руки в перстнях холодил.

Какие о страсти прекрасной

Велись разговоры под скрипку!

Тонуло лицо чужестранца

В египетском тонком дыму.

Под низким рассеянным небом

Вперед по сибирскому тракту

Ведет господин чужестранный

Домой — молодую жену.

3 сентября 1917

Поздний свет тебя тревожит?

Не заботься, господин!

Я — бессонна. Спать не может

Кто хорош и кто один.

Нам бессонница не бремя,

Отродясь кипим в котле.

Так-то лучше. Будет время

Телу выспаться в земле.

Ни зевоты, ни ломоты,

Сын — уснул, а друг — придет.

Друг за матерью присмотрит,

Сына — Бог побережет.

Поделю ж, пока пригожа,

И пока одной невмочь, —

Бабью жизнь свою по-божьи:

Сыну — день, а другу — ночь.

4 сентября 1917

Я помню первый день, младенческое зверство,

Истомы и глотка божественную муть,

Всю беззаботность рук, всю бессердечность сердца,

Что камнем падало — и ястребом — на грудь.

И вот — теперь — дрожа от жалости и жара,

Одно: завыть, как волк, одно: к ногам припасть,

Потупиться — понять — что сладострастью кара —

Жестокая любовь и каторжная страсть.

4 сентября 1917

И, дрожа от страстной спеси,

В небо вознесла ладонь

Раскаленный полумесяц,

Что посеял медный конь.

Сентябрь 1917

Тот — щеголем наполовину мертвым,

А этот — нищим, по двадцатый год.

Тот говорит, а этот дышит. Тот

Был ангелом, а этот будет чертом.

Встречают-провожают поезда

И….. слушают в пустынном храме,

И все глядит — внимательно — как даме —

Как женщине — в широкие глаза.

И все не может до конца вздохнуть

Товарищ младший, и глотает — яро,

Расширенными легкими — сигары

И города полýночную муть.

И коротко кивает ангел падший,

Когда иссяк кощунственный словарь,

И расстаются, глядя на фонарь,

Товарищ старший и товарищ младший.

6 сентября 1917

Ввечеру выходят семьи.

Опускаются на скамьи.

Из харчевни — пар кофейный.

Господин клянется даме.

Голуби воркуют. Крендель

Правит триумфальный вход.

Мальчик вытащил занозу.

— Господин целует розу. —

Пышут пенковые трубки,

Сдвинули чепцы соседки:

Кто — про юбки, кто — про зубки.

Кто — про рыжую наседку.

Юноша длинноволосый,

Узкогрудый — жалкий стих

Сочиняет про разлуку.

— Господин целует руку.

Спят……., спят ребята,

Ходят прялки, ходят зыбки.

Врет матрос, портной горбатый

Встал, поглаживая скрипку.

Бледный чужестранец пьяный,

Тростью в грудь себя бия,

Возглашает: — Все мы братья!

— Господин целует платье.

Дюжина ударов с башни

— Доброй ночи! Доброй ночи!

— Ваше здравие! За Ваше!

(Господин целует в очи).

Спит забава, спит забота.

Скрипача огромный горб

Запрокинулся под дубом.

— Господин целует в губы.

6 сентября 1917

И вот, навьючив на верблюжий горб,

На добрый — стопудовую заботу,

Отправимся — верблюд смирен и горд —

Справлять неисправимую работу.

Под темной тяжестью верблюжьих тел —

Мечтать о Ниле, радоваться луже,

Как господин и как Господь велел —

Нести свой крест по-божьи, по-верблюжьи.

И будут в зареве пустынных зорь

Горбы — болеть, купцы — гадать: откуда,

Какая это вдруг напала хворь

На доброго, покорного верблюда?

Но, ни единым взглядом не моля,

Вперед, вперед, с сожженными губами,

Пока Обетованная земля

Большим горбом не встанет над горбами.

14 сентября 1917

Аймéк-гуарýзим — долина роз.

Еврейка — испанский гранд.

И ты, семилетний, очами врос

В истрепанный фолиант.

От розовых, розовых, райских чащ

Какой-то пожар в глазах.

Луна Сарагоссы — и черный плащ.

Шаль — дó полу — и монах.

Еврейская девушка — меж невест —

Что роза среди ракит!

И старый серебряный дедов крест

Сменен на Давидов щит.

От черного взора и красных кос

В глазах твоих — темный круг.

И целое дерево райских роз

Цветет меж библейских букв.

Аймéк-гуарýзим — так в первый раз

Предстала тебе любовь.

Так первая книга твоя звалась,

Так тигр почуял кровь.

И, стройное тело собрав в прыжок,

Читаешь — черно в глазах! —

Как в черную полночь потом их сжег

На красном костре — монах.

18 сентября 1917

Запах, запах

Твоей сигары!

Смуглой сигары