Марина Цветаева - Стихотворения 1916-1920 годов

Запах!

Перстни, перья,

Глаза, панамы…

Синяя ночь

Монако.

Запах странный,

Немножко затхлый:

В красном тумане —

Запад.

Столб фонарный

И рокот Темзы,

Чем же еще?

Чем же?

Ах, Веной!

Духами, сеном,

Открытой сценой,

Изменой!

23 сентября 1917

Бел, как мука, которую мелет,

Черен, как грязь, которую чистит,

Будет от Бога похвальный лист

Мельнику и трубочисту.

Нам же, рабам твоим непокорным,

Нам, нерадивым: мельникам — черным,

Нам, трубочистам белым — увы! —

Страшные — Судные дни твои;

Черным по белому в день тот черный

Будем стоять на доске позорной.

30 сентября 1917

Ночь. — Норд-Ост. — Рев солдат. — Рев волн.

Разгромили винный склад. — Вдоль стен

По канавам — драгоценный поток,

И кровавая в нем пляшет луна.

Ошалелые столбы тополей.

Ошалелое — в ночи — пенье птиц.

Царский памятник вчерашний — пуст,

И над памятником царским — ночь.

Гавань пьет, казармы пьют. Мир — наш!

Наше в княжеских подвалах вино!

Целый город, топоча как бык,

К мутной луже припадая — пьет.

В винном облаке — луна. — Кто здесь?

Будь товарищем, красотка: пей!

А по городу — веселый слух:

Где-то двое потонули в вине. [7] NB! Птицы были — пьяные.

Феодосия, последние дни Октября

Плохо сильным и богатым,

Тяжко барскому плечу.

А вот я перед солдатом

Светлых глаз не опущу.

Город буйствует и стонет,

В винном облаке — луна.

А меня никто не тронет:

Я надменна и бедна.

Феодосия, конец Октября

…Сын казака, казак…

Так начиналась — речь.

— Родина. — Враг. — Мрак.

Всем головами лечь.

Бейте, попы, в набат.

— Нечего есть. — Честь.

— Не терять ни дня!

Должен солдат

Чистить коня… [8] NB! Я уже тогда поняла, что это: «Да, и солдаты должны чистить своих лошадей!» (Москва, лето 1917 г. — речь на Московском Совещании) — куда дороже всего Керенского (как мы тогда говорили).

4 декабря 1917

И я вошла, и я сказала: — Здравствуй!

Пора, король, во Францию, домой!

И я опять веду тебя на царство,

И ты опять обманешь, Карл Седьмой!

Не ждите, принц, скупой и невеселый,

Бескровный принц, не распрямивший плеч,

Чтоб Иоанна разлюбила — голос,

Чтоб Иоанна разлюбила — меч.

И был Руан, в Руане — Старый рынок…

— Все будет вновь: последний взор коня,

И первый треск невинных хворостинок,

И первый всплеск соснового огня.

А за плечом — товарищ мой крылатый

Опять шепнет: — Терпение, сестра! —

Когда сверкнут серебряные латы

Сосновой кровью моего костра.

4 декабря 1917

Когда рыжеволосый Самозванец

Тебя схватил — ты не согнула плеч.

Где спесь твоя, княгинюшка? — Румянец,

Красавица? — Разумница, — где речь?

Как Петр-Царь, презрев закон сыновний,

Позарился на голову твою —

Боярыней Морозовой на дровнях

Ты отвечала Русскому Царю.

Не позабыли огненного пойла

Буонапарта хладные уста.

Не в первый раз в твоих соборах — стойла.

Все вынесут кремлевские бока.

9 декабря 1917

Гришка-Вор тебя не ополячил,

Петр-Царь тебя не онемечил.

Что же делаешь, голубка? — Плачу.

Где же спесь твоя, Москва? — Далече.

— Голубочки где твои? — Нет корму.

— Кто унес его? — Да ворон черный.

— Где кресты твои святые? — Сбиты.

— Где сыны твои, Москва? — Убиты.

10 декабря 1917

Жидкий звон, постный звон.

На все стороны — поклон.

Крик младенца, рев коровы.

Слово дерзкое царёво.

Плёток свист и снег в крови.

Слово темное Любви.

Голубиный рокот тихий.

Черные глаза Стрельчихи.

10 декабря 1917

Расцветает сад, отцветает сад.

Ветер встреч подул, ветер мчит разлук.

Из обрядов всех чту один обряд:

Целованье рук.

Города стоят, и стоят дома.

Юным женщинам — красота дана,

Чтоб сходить с ума — и сводить с ума

Города. Дома.

В мире музыка — изо всех окон,

И цветет, цветет Моисеев куст.

Из законов всех — чту один закон:

Целованье уст.

12 декабря 1917

Как рука с твоей рукой

Мы стояли на мосточку.

Юнкерочек мой морской

Невысокого росточку.

Низкий, низкий тот туман,

Буйны, злы морские хляби.

Твой сердитый — капитан,

Быстрый, быстрый твой корабль.

Я пойду к себе домой,

Угощусь из смертной рюмки.

Юнга, юнга, юнга мой,

Юнга, морской службы юнкер!

22 декабря 1917

Новый год я встретила одна.

Я, богатая, была бедна,

Я, крылатая, была проклятой.

Где-то было много-много сжатых

Рук — и много старого вина.

А крылатая была — проклятой!

А единая была — одна!

Как луна — одна, в глазу окна.

31 декабря 1917

Кавалер де Гриэ! — Напрасно

Вы мечтаете о прекрасной,

Самовластной — в себе не властной —

Сладострастной своей Manоn.

Вереницею вольной, томной

Мы выходим из ваших комнат.

Дольше вечера нас не помнят.

Покоритесь, — таков закон.

Мы приходим из ночи вьюжной,

Нам от вас ничего не нужно,

Кроме ужина — и жемчужин,

Да быть может еще — души!

Долг и честь, Кавалер, — условность.

Дай Вам Бог целый полк любовниц!

Изъявляя при сем готовность…

Страстно любящая Вас

— М.

31 декабря 1917

Спят, не разнимая рук,

С братом — брат,

С другом — друг.

Вместе, на одной постели.

Вместе пили, вместе пели.

Я укутала их в плед,

Полюбила их навеки.

Я сквозь сомкнутые веки

Странные читаю вести:

Радуга: двойная слава,

Зарево: двойная смерть.

Этих рук не разведу.

Лучше буду,

Лучше буду

Полымем пылать в аду!

Два ангела, два белых брата,

На белых вспененных конях!

Горят серебряные латы

На всех моих грядущих днях.

И оттого, что вы крылаты —

Я с жадностью целую прах.

Где стройный благовест негромкий,

Бредущие через поля

Купец с лотком, слепец с котомкой…

— Дымят, пылая и гремя,

Под конским топотом — обломки

Китай-города и Кремля!

Два всадника! Две белых славы!

В безумном цирковом кругу

Я вас узнала. — Ты, курчавый,

Архангелом вопишь в трубу.