Владимир Набоков - Полюс

Давай…
Что же, я готов…
Итак, — прощай, Хозяин, я вернусь
с подмогой, завтра к вечеру, не позже…

Прощай.

Да, — он дойдет… Двенадцать миль… к тому же
пурга стихает…
Помолиться надо…
Дневник, — вот он, смиренный мой и верный
молитвенник… Начну-ка с середины…

"Пятнадцатое ноября; луна
горит костром; Венера, как японский
фонарик {8} 8 …луна / горит костром; Венера как японский / фонарик… — Запись от 19 июля 1911 г.: «Мы наблюдали очень странные проявления небесных тел <���…> Примерно в середине зимы луна появилась сильно искаженной по форме и кроваво-красного цвета. Ее можно было принять за красную сигнальную ракету или за пламя дальнего костра, но никак не за луну. Вчера Венера предстала подобным образом — как судовой отличительный огонь или японский фонарик» (Ibid. P. 279). …

Кингсли — молодец. Все будто
играет, — крепкий, легкий… Нелады
с собачками: Цыган ослеп, а Рябчик
исчез: в тюленью прорубь, вероятно,
попал {9} 9 …Цыган ослеп, а Рябчик / исчез: в тюленью прорубь, вероятно, / попал… — Береговая партия шла на русских собаках, доставленных из Владивостока. В «Scott's Last Expedition» дается список собак, среди которых есть и Цыган и Рябчик. О снежной слепоте собак Скотт пишет 10 января 1911 г., Цыгана упоминает 20 марта 1911 г., Рябчика — 11 февраля 1911 г. и 19 апреля 1911 г., заметив, что он выглядит хуже остальных. Потерялся же другой пес — Жулик, о чем Скотт сделал запись от 29–30 июля 1911 г.: «Одна из наших лучших ездовых собак, Жулик, пропала. <���…> Мирз <���…> полагает, что пес попал в тюленью прорубь или расселину. <���…> Это ужасная неприятность» (Ibid. P. 281). …
Сочельник: по небу сегодня
Aurora borealis {10} 10 Aurora borealis — Северное сияние (лат.). Д. В. Набоков указал, что в рукописи вначале было правильное «Aurora australis» (Южное полярное сияние), но автор заменил его термином, более известным в России (N84. Р. 11). Описанию этого явления Скотт посвятил небольшую и очень красочную заметку на страницах своего дневника (запись от 21 мая 1911 г.), а также сделал конспект лекции метеоролога Симпсона «Солнечные короны, ореолы, радуги и Южное полярное сияние» (запись от 3 мая 1911 г.). раздышалась…

Февраль, восьмое: полюс. Флаг норвежский
торчит над снегом… Нас опередили {11} 11 «Февраль, восьмое: полюс. Флаг норвежский <���…> /Нас опередили.» — Группа Скотта обнаружила след норвежцев еще задолго до полюса, и надежда их стать первооткрывателями таяла по мере приближения к нему; 16 января 1912 г. Скотт записал: «Вся история как на ладони: норвежцы нас опередили, — первые достигли полюса. Ужасное разочарование, и мне больно за моих верных товарищей. <���…> Конец всем нашим мечтам; печальное будет возвращение» (Дневник капитана Р. Скотта. С. 370). 17 января Скотт записывает: «Полюс. <���…> Отвратительный день: к нашим разочарованиям добавился встречный ветер…» (Scott's Last Expedition. P. 424). .
Обидно мне за спутников моих.
Обратно…

Восемнадцатое марта.
Плутаем. Санки вязнут. Кингсли сдал.
Двадцатое: последнее какао
и порошок мясной… Болеют ноги
у Джонсона {12} 12 Болеют ноги у Джонсона. <���…> возвратившись. — Запись от 7 марта 1912 г.: «Наутро одна нога у Отса очень плоха <���…> он удивительно стоек. Всё говорим с ним о том, что будем делать, когда вернемся домой» (Ibid. P. 457). . Он очень бодр и ясен.
Мы все еще с ним говорим о том,
что будем делать после, возвратившись".
Ну, что ж… Теперь прибавить остается —
Эх, карандаш сломался…
Это лучший
конец, пожалуй {13} 13 …эх, карандаш сломался… Это лучший / конец, пожалуй… — Этот мотив найдет развитие в «Приглашении на казнь» (1936) Набокова, где, как заметил Г.Барабтарло, приближение смерти Цинцинната соотнесено с убыванием карандаша, которым он делает записи: «Он зачеркивает это слово (смерть) своим сделавшимся теперь "карликовым" карандашом, который уже трудно держать и совсем невозможно очинить наново» (Г.Барабтарло. Сверкающий обруч. О движущей силе у Набокова. СПб.: Гиперион, 2003. С. 49–50). …
Господи, готов я.
Вот жизнь моя, как компасная стрелка,
потрепетав, на полюс указала,
и этот полюс — Ты…
На беспредельных
Твоих снегах я лыжный след оставил.
Все. Это все.

А в парке городском,
там, в Лондоне, с какой-нибудь игрушкой, —
весь солнечный, — и голые коленки…
Потом ему расскажут…

Тихо все.
Мне мнится: Флэминг по громадной глади
идет, идет… Передвигая лыжи
так равномерно, — раз, два… Исчезает…
А есть уже не хочется… Струится
такая слабость, тишина по телу…

И, вероятно, это бред… Я слышу…
я слышу… Неужели же возможно?
Нашли, подходят, это наши, наши…
Спокойно, капитан, спокойно… Нет же,
не бред, не ветер. Ясно различаю
скрип по снегу, движенье, снежный шаг.
Спокойно… Надо встать мне… Встретить…
Кто там?

Я, Флэминг…

А!.. Пурга угомонилась,
не правда ли?..

Да, прояснилось. Тихо…

Шатер-то наш сплошь светится снаружи —
опорошен…

Есть ножик у тебя?
Мой карандаш сломался. Так. Спасибо.
Мне нужно записать, что ты вернулся.

Добавь, что Джонсон не вернулся.

Это
одно и то же…

Наш шатер легко
заметить, — так он светится…
Да, — кстати —
про Джонсона: наткнулся я на тело
его. Ничком зарылся в снег, откинув
башлык…

Я к сожаленью замечаю,
что больше не могу писать {14} 14 Я, к сожаленью, замечаю, / что больше не могу писать… — запись от 29 марта, которой оканчивается дневник Скотта: «It seems a pity, but I do not think I can write more» (Scott's Last Expedition. P. 464). … Послушай,
скажи мне, — отчего ты воротился…

Да я не мог иначе… Он лежал
так хорошо, — так смерть его была
уютна. Я теперь останусь…

Флэминг,
ты помнишь ли, как в детстве мы читали
о приключеньях, о Синдбаде, — помнишь?

Да, помню.

Люди сказки любят, — правда?
Вот мы с тобой — одни, в снегах, далеко…
Я думаю, что Англия…