Владимир Шандриков - Блатной фольклор

Мне страшен суд, тюремные одежи,
А, может, мне еще и сделают расстрел.
Одно прошу: учесть, однако, все же
Она: «Дыхни мене!», а я ведь не хотел!

Элениум прими и без истерик!
Я ухожу, считаться — не спеши.
Кому — находка, а кому — потеря —
Растраченные клеточки души.

Чего таить, душа не ночевала
Там, где я сам недавно ночевал.
И нет конца — где не было начала.
Я часто это чуял по ночам.

А если так, все это — середина,
Душевный тюль, дешевый компромис…
А где-то ж есть красивая вершина,
Из чувств и мыслей сотканная высь.

На эту высь, хотя б на половину,
Хочу взойти, отнюдь не в облака.
Обвал? — Ну что ж, подставлю под лавину
Духовных сделок мыльные бока.

Покуда жив, жива моя надежда —
Порвать поводья собственных удил,
Хоть знаю я, что в будущем, как прежде,
От прошлого никто не уходил.

Когда на санках чувственных хотений
Летим вразнос, забыв про «не спеши!»,
Без синяков немыслимо паденье
С лихих ухабов собственной души.

Запретный плод стал достояньем моды,
Вопрос желаний сделался простым.
Отсюда — ахи, охи и разводы,
Что мы любить и чувствовать спешим.

Элениум прими! Я без ухарства
И без ехидства, но не веришь ты…
Досадно. Что ж, однако, нет лекарства
От перекосов жизни и судьбы.

Обобрали ветви яблонь
Шалые ветра.
Обворованный сентябрь
Плачет по утрам.

Осень рыжая крадется,
Подбирая лист.
Болью в сердце отдается
Паровозный свист.

Не зови, ведь я не мальчик!
Душу не тревожь!
Вдруг все это, как и раньше —
Голубая ложь.

Не шепчите мне, березы,
Про ее глаза.
Не кричите так нервозно
Ночью, поезда.

Что со мною? Ради Бога,
Стихни, шум шагов!
К ней немыслима дорога
Через сто веков.

Все что было — позабыто…
Канули деньки,
Но зеленые — «открыто» —
Дразнят огоньки.

Слезы стекол ветер лижет,
Мчатся провода.
Иль сейчас ее увижу
Или никогда…

Я сегодня до зари встану,
И все стекла, что побил — вставлю.
За бодягой, хошь схожу к нашим,
Только ты меня прости, Маша!

Ну я премию пропил, малость,
Чтой-то с памятью моей сталось…
С кем-то дрался я, видать, зубьев мало…
Маш, а где мой воротник? Не видала?

Вот овчарку я изгрыз по запарке,
Пол-отреза на унты, это — жалко…
Взял с Аркашкой я флакон «Мицне бяло»,
А за углом, как не дели, все же мало.

Тут — откуда не возьмись — этот ухарь.
Отоварились ведром рассыпухи.
Не скажу я — чтобы нам было в тягость,
Но, по совести, Марусь, ох, и гадость!

А «Степная» пошла исключительно…
Мы сдурели с нее, сатаны!
Помню все, как сейчас, окромя вытрезвителя,
Где с меня через голову сняли штаны.

Ты уж, Марья, извини меня, гада,
Но пятнадцать-то колов снесть им надо.
Пред иконою клянусь профбилетом:
В Чернолучьи отдыхать будем летом!

Ну чего ты на меня клохчешь?
Я те звезды подарю — хочешь?
Сходим нынче же в кино, кстати — праздник!
Пить не буду перед тем, душу язвить…

А пока, хоть грамм, налей, я ведь маюсь.
И за все, что натворил, каюсь.
Слышь, а чей-то я в бинтах, Марья?
Ох, мне встретить бы того парня!

Мне ж от той рассыпухи одни невезения
И в организме сплошной перекос…
Просыпаюся утром и в недоумении
То ль стравило меня, то ли это — обычный понос.

Мой кораблик-судьба — под названием «Жизнь»
Сел на мели в надломах и трещинах.
Хочешь — пой, хочешь — пей, только крепче держись,
По барометру бури обещаны.

Песни будут потом, а пока недосуг,
Я в ином измерении гордости.
Где же бакенщик — друг? Мне туманом вокруг
Пелена из обмана и подлости.

Где ж мои берега? Я их должен найти,
И, как парус, душа располощется.
Неужели — хана? Сквозь туман не пройти,
А на твердую землю так хочется!

Серой чайкой вдали, неоставившей след,
Пролетают года по-над волнами.
Я, наверно, устал и немного ослеп.
Различаю в ночи только молнии.

Не пойми-разбери где друзья, где враги?
Часто те и другие ненадолго.
Постоянны одни, разве только, долги,
А вот их то как раз и не надо бы!

Простота чьих-то душ, как гречиха в полях,
Колосится открытая начисто,
И обидно когда, словно мины в домах,
В людях спрятаны ложь и предательство.

Только мать и могла вывесть формулу дня,
Пусть не ново, но это и бедово:
Если деньги ушли, а за ними друзья,
То, выходит, друзей просто не было.

Видно, Боги, шутя, в день рожденья меня
Не святой окропили водицею
И, как хлеб аржаной, всю судьбу для меня
Густо смазали крепкой горчицею.

Так бывает в груди солено, горячо,
Что ни женщин, ни водки не хочется!
А на верного друга тугое плечо
Опереться порою так хочется.

Что ж, я с мели сошел, позади страх и риск,
Можно шпарить в любом направлении,
Я стараюсь наверх, но меня сносит вниз,
А внизу — в низком все измерении!

Где ж мои берега? Я их должен найти
И, быть может, еще разпогодится.
Но туман позади и туман впереди,
А на твердую землю так хочется!
А на твердую землю так хочется…

Отношения людей бывают разные:
Голубые, пожелтевшие, красные.
А бывают потускневшие, серые
И бывают как лучи солнца первые.

А бывают рассиропленные, пряные
И бывают как листики ранние.
А бывают непонятные, спорные
И бывают откровенные черные.

Где же мой любимый цвет — цвет огня.
Столько лет его ищу и все зря.
Неужели так всю жизнь пройду?
А я цвета своего не найду.

Мимо женщины идут распрекрасные
В платьях ярких, как пожар, а души разные.
Есть сиреневые, синие, алые,
Как глубокие моря и реки малые.

Где-то ж временем закрыт и мой родник,
Грудью бьется он об лед, гранит.
И, как я, не признает любовь-марево,
Ждет огромную любовь как зарево.

Столько сполохов вокруг от любви,
Где ж ты огниво мое? Позови…
Где ж ты зарево мое? Засветись…
Где же ты, моя любовь, моя жизнь?