Александр Житинский - Снежная почта

Загораю на солнышке, веки прикрыв.
Надо мною висит одуванчика взрыв.

Муравей свою бедную ношу несет,
Бесконечное время куда-то ползет.

Поневоле подумаешь: сотни веков
Был порядок толков, а порядок таков:

Бессловесные твари рождались, росли,
Свою скромную ношу по жизни несли,

Не ища дополнительных неких причин,
Умирали под видом безвестных личин

И рождались, чтоб снова опять и опять
Просто есть, размножаться, работать и спать.

А теперь я осмысленно в травке лежу,
За свою драгоценную душу дрожу,

Чтоб она, не дай Бог, не пропала зазря,
Точно жизнь одуванчика и муравья.

Полк, в котором я служил,
Был лихой гвардейской частью.
В нем полковник был, но, к счастью,
Нам до Бога далеко.

В молодецких сапогах
Мы ходили по болотам.
Часовой кричал нам: «Кто там?!»
Отвечали мы: «Свои!..»

В смысле атомной войны
Было тоже очень мирно.
Но зато команду «Смирно!»
Мы умеем исполнять.

Там свои и здесь свои,
Смирные, какой мы части?
Господи, в Твоей мы власти!
Все мы смертники Твои.

Когда подлетает к границе
Военный чужой самолет,
И в душных кабинах струится
По лицам внимательным пот,

Когда на экране обзора
Мигает возможная цель,
В помехах скрываясь от взора,
Точь-в-точь зарываясь в метель,

Когда в говорящей коробке
Взрывается краткий приказ,
И палец, лежащий на кнопке,
Дрожит незаметно для глаз,

Когда на часах полшестого
И кажется – мир не спасти,
Да будет услышано слово
Последнее наше «Прости!..»

Прости, я думал о тебе
За проволочным загражденьем.
Вращалась в стереотрубе
Земля обманчивым виденьем.

Вращалась близкая земля,
Был каждый камень на примете,
Леса, озера и поля
И в общем, все, что есть на свете.

Простой оптический обман
Позволил мне увидеть разом
Дорогу, утренний туман,
Солдатика с противогазом.

Просвечивался каждый куст.
В трех километрах шел ребенок.
Был воздух невесом и пуст,
А взгляд внимателен и тонок.

Я видел зрением своим,
Усиленным десятикратно,
Ту часть Земли, где состоим
Приписанными безвозвратно.

Она была невелика
В кружке холодного металла,
И смерти черная рука
Еще стекла не закрывала.

Неужели так будет,
Что в назначенный час
Вой сирены разбудит
Перепуганных нас?

Нас, военных и штатских,
Не видавших войны,
Смерть окликнет по-братски
Безо всякой вины:

«Если жил на планете
Голубь ты голубой,
Значит, будешь в ответе
И пойдешь на убой.

С Богом или без Бога,
С чертом иль без души —
Всем одна вам дорога,
Смерти все хороши».

И все-таки, когда моя душа,
Как говорят, покинет это тело,
Спасительной свободою дыша,
Она не будет знать предела.

Неправда, что всему один конец.
Душа моя – фонарик путеводный
Среди теней, которыми Творец
Не дорожит во тьме холодной.

Неотличим от прочих только тут,
Незримый свет храню я под секретом.
Но если все ослепнут и уйдут,
Кто уследит за этим светом?

В военном городке
Проходит смотр дождей.
Бетонный плац покрыт
Горошинами града.
А где-то вдалеке
От суетных страстей
Суровый Бог сидит
И с нас не сводит взгляда.

С невидимым врагом
Неслышимые мы
Ведем наш разговор
На радиочастотах,
Но спорят о другом
Далекие громы,
И слышен этот спор
На всех земных широтах.

Величествен раскат
Небесного огня.
Я бледен от стыда
Перед лицом Природы.
Прислушайся, мой брат,
И не убий меня
В день Страшного суда,
Постигшего народы.

Был он пойман на пятой позиции,
Где лежал абсолютно без сил.
Наш майор, как сотрудник милиции,
Мигом за уши зайца схватил.

В маскировочной сети запутанный,
Что скрывала ракету от глаз,
Заяц был молодой и запуганный,
Чем-то очень похожий на нас.

С выражением дикого ужаса
Заяц криком отпугивал смерть,
А майор, багровея и тужася,
Постепенно распутывал сеть.

Он кричал, вероятно, о разуме,
Этот заяц, поднявший губу,
А майор равнодушными фразами
Предрекал ему злую судьбу.

Он взывал к человеческой жалости
Или к совести нашей взывал,
Но майор лишь бранил его шалости,
А ушей его не выпускал.

О мыслитель, вопящий о бренности!
О философ, застрявший в сети!
Жалки наши духовные ценности
И бессильны кого-то спасти.

Стареющий полковник не успел
Повоевать. Теперь уже недолго
До пенсии. Я славлю чувство долга,
Но мне обидно за его удел.

Вот вам деталь: когда он говорит,
Он раскрывает рот, как для приказа,
Но мирная обыденная фраза
Заметно портит общий колорит.

Всю жизнь он терпеливо ждал войны,
В то время как вокруг другие лица
Могли спокойно жить и веселиться,
Не ощущая перед ним вины.

Средь прочих я, писатель этих строк,
Мог ворошить свой дедовский рифмовник
Лишь потому, что где-то жил полковник,
Не спал, служил, был к подчиненным строг.

Теперь представьте: где-то в глубине
Америки, у черта на куличках,
Жил некто в соответствующих лычках,
Не спал, служил, готовился к войне.

Он тоже, к счастью, не успел убить,
И тоже будет вскорости уволен.
Не правда ли, наш мир немного болен?
Иначе это трудно объяснить.

Мужчины играют в войну.
Один, побелевший от ярости,
Стреляет в другого без жалости,
Укрывшись от пуль за сосну.

Солдат девятнадцати лет,
Приученных службой к усердию,
Вовек не склонял к милосердию
Полит – извините! – просвет.

Чего же ты хочешь от них,
Твоих молодых современников?
Ужель превратить их в изменников
Посредством читания книг?

Ты сам опоясан ремнем,
Одет в гимнастерку с погонами,
И теми же замкнут законами,
И тем же сгораешь огнем.