Людмила Кулагина - Да будет день!

И хоть отступило на время ненастье,
И высвечен солнцем порой горизонт,
Но здесь уж не будет безоблачным счастье,
И то, что прошло, забывать не резон.

Я помню свой страх и бессонниц бессилье,
Отчаянья слёзы в потухших глазах,
Молитвы и чьи—то незримые крылья,
И серебро, что блестит в волосах.

В стране, где гуляет сто лет бесовщина,
Где вместо раскаянья – новый разгул,
И праздники грустные, как годовщины
По тем, кто без веры навеки уснул…

Чем—то до боли знакомым, осенним
Ветер июньский овеял лицо.
Птицы поют, пахнет вымокшим сеном,
Свежестью утра, терновым венцом.

Когда солнца нет, в небе тучи
Гурьбой без просвета идут,
И день впереди невезучий,
И жизни родной институт

За что—то мне выставил двойку, —
Себя я пытаюсь спасти,
Чтоб новую головомойку
К нулю как—нибудь бы свести.

Под кофе глоток вспоминаю
Я счастья короткого тень,
Иль тешу себя, что иная
Ждёт участь сегодняшний день:

Жизнь—ректор простит мне ошибки,
Штрихом я подправлю места,
Что вызвали злые улыбки.
И шанс получу хоть из ста

Один, но единственно верный —
Начать свою жизнь без прорех.
…Но часики тикают мерно…
В ненастье уныния грех,

Быть может, мне легче простится,
Чем если он в солнечный день.
С утра хорошо бы молиться. —
Сестрёнка уныния – лень

Мешает мне встать на колени,
О милости слёзно просить.
…А где—то в Бруаже олени,
И дождик там не моросит.

И солнце на фото осталось
Над зáмком оленям светить.
Здесь – родина, дождик и старость.
Там – Франция, счастье, цветы…

Шум дождя. Его ни с чем не спутать.
В лужах резво пляшут пузыри.
Летний дождь изменчив и беспутен, —
Сумрак туч вдруг солнце озарит.

Слева – синь небес, а справа – серость.
То ли радость день сулит, а то ли грусть.
Та же двойственность в моём уставшем сердце:
Без надежд нельзя, надеяться – боюсь…

Полынно—горькою настойкой —
Такой ты стала, жизнь моя.
Не оловянный и не стойкий
Солдатик в этой жизни я.

Обидит кто – в ответ заплачу,
Солжёт – я верить не хочу,
Предаст – и тут не дам я сдачу:
Всё по грехам своим плачу.

Надеюсь всё ж на Божью милость,
Что будет в бедах перерыв,
Пройдёт, что было, будто снилось,
И от чего в душе надрыв.

Листая глянцевый журнал
В своей «хрущёвке» пропылённой,
Где мир так узок, тесен, мал,
Где «брежних» лет диван зелёный,

О чём я думала, когда
На фото вип—персон смотрела,
Где дом и вся их лабуда,
Мечта меня какая грела?

А никаких—таких идей
Они во мне не породили,
И даже внутренний плебей
Не пострадал от их идиллий.

Нет, вру, два раза он смутился.
Не сильно, правда, так, чуть—чуть.
Когда Билл Гейтсом возмутился,
Прочтя рубиновую муть.

Ну, в смысле, речь шла о рубинах, —
Так скучно – впору хоть зевать:
Их столько скоплено у Билла
С женой, что некуда девать.

Рубины в серьгах, пряжках, брошах,
Под лаком даже на ногтях!
Билл для жены – мужик хороший,
А ей плевать, что мир в лаптях,

И этим лаптем щи хлебает,
И даже те – не каждый день.
А кто—то камни собирает
И прочую там мутотень.

Журнал впервые я купила
Аж за шестнадцать за рублей;
Алкаш купил бы банку пива
На этот глянцевый елей.

Там на страницах предпоследних
Есть ценное – пора знать честь! —
Журнал рецепт даёт для бедных —
Как лучше лобстеров им есть.

Не всем рубины шлёт фортуна,
И даже лобстеров – не всем,
Кому—то нищету подсунет.
Я, лично, лобстеров не ем,

Не потому, что их жалею,
И не гринписовцев боюсь:
Картинку вырву из «елея»,
Начну жевать, поверь, – давлюсь…

Везением судьбы не обделённая
Раскрою суть, секрета не тая:
То розова от грёз, то от тоски зелёная,
Везу телегу под названьем «жизнь моя».

Пахнет луком и лаврушкой, —
Там картошка на плите.
Я же – с книгой на подушке. —
Был денёк, да пролетел.

Пролетел, как будто не был:
То ль жила, то ль не жила.
Вспоминала всяку небыль —
Что во Франции была.

Фотографии смотрела:
Вроде я, вокруг Париж,
Только душу не согрела
Красота чужих мне крыш.

А я живу в панельном доме
У реки, на берегу,
То ли в доме, то ль в содоме.
От тоски своей бегу.

То смотаюсь на природу,
То на фото посмотрю.
Всё трудней мне год от года
Влезть в объёмы прежних брюк.

Вот и варится картошка. —
Эх, выручай хоть ты, плита! —
То ли так на сердце тошно,
То ль в желудке пустота…

Как славно пишутся стихи.
Когда соседи «по палате»
Не режут слух, милы, тихи,
Когда не помнишь о зарплате. —

То – отпуск. Пролетают дни,
Как кадры съёмки с ускореньем,
И мы – растениям сроднѝ,
И время созревать кореньям.

И на дворе стоит теплынь.
Поди, начальство ловит рыбу…
Напомнит горькая полынь,
Что из моей ты жизни выбыл.

Остались мне мои стихи,
И трав пучки – трофей прогулок.
Как мы с тобой теперь тихи,
А голос в комнате – так гулок…

Что за птица тревожно кричит за окном,
И твердит, как и я, об одном, об одном:
О потерях своих и утратах, о том,
Как неласков рассвет и холоден дом.

И душа, словно птица, крыльями бьет.
Тех, кто к бездне стремится, одиночество ждет.
Я пытаюсь забыться нерадостным сном.
Но опять эта птица кричит за окном…

Наша память – и дёготь, и мёд
С лугов разнотравья событий:
То в светлый уносит полёт,
То в грязном полощет корыте.

О, ночь! – бессонницы приют!
И мыслей странных обитанье.
Бегу я в мрачный твой уют
Душой, уставшей от скитаний.

Одна. Лишь узкий лампы свет,
Ночные шорохи и звуки.
И чистый лист, как тьмы ответ
На все мои дневные муки.

За полночь. Где—то за стеной
Звучит гитара, голос тонкий.
Поёт не мне он, но со мной
И для меня печально—звонкий.