Людмила Кулагина - Радость и грусть бытия

От распятого Бога до концлагерей,
И от мутной кровавой жестокости жуткой,
От людей, не ушедших далеко от зверей,
Их истории, бывшей чьей-то злой долгой шуткой.

Увези меня, поезд, я прошу, увези
В ту страну, где дано жизни новой родиться,
Где не в боли и мýке, – во взаимной любви
Век людей как разумных существ мог бы длиться.

Кто назвал «хомо сапиенс» наш двуногий подкласс
Примитивных, порою безумных приматов,
Что освоил энергии недр, солнца, масс,
Изобрёл себе смерть, раскодировав атом.

Кто мне скажет, откликнитесь, люди, ау! –
Где разумности край? Где безумья начало?
Сколько создано вами ответвлений наук,
Но счастливее жизнь на планете не стала.

Нет надежды, любви, веры нет уже той,
Что была силой духа так на святость богата.
Нимб престижен ещё, если он… золотой.
Впрочем, также и раньше было в мире когда-то.

В целом стали мы, правда, чуть комфортнее жить:
Электричество, газ, электроника. В космос
Рвёмся мы, чтоб постичь душ устройство чужих,
А своя, как была, – отчуждённа и косна.

Увези меня, поезд, я готова бежать
От всего, что вокруг ранит глаз, режет уши,
Где шум жизни всё чаще – это шум дележа. –
Я хочу потаённый голос вечности слушать…

Двадцатый век для нас стал переломным
(Век 19-ый в сравненье с ним был нежно-томным):
Свихнулся дух, вразнос пошла материя,
Ушла история и началась мистерия.

Трагично прервалась царей династия,
Чредой посыпались на нас то беды, то несчастия.
«Аврора» вместо утренней зари восстала,
И сверг плебей законного вассала.

Что натворил Ильич, – сам ужаснулся,
Когда, в предчувствии финала, вдруг очнулся.
Но вспять уже не повернуть события,
И в окончательное впал Ильич небытие.

Пришёл ему на смену Йосиф Сталин, –
Страна дала угля и много стали.
Народ стал, правда, дохнуть, словно мухи, –
Творец истории не ждал такой прорухи.

Событий вязь уж тяготела к ткачеству:
Стук в дверь в стране перерастал в стукачество.
Трудились, впав в азарт ударной стройки,
Бесчисленные чрезвычайки – тройки.

ГУЛАГ расцвёл, а в нём – статьи расстрельные.
Колонны строились, но вовсе не Расстреллями.
Народ пел песни со словами-вишнями,
Чтоб не сболтнуть чего-нибудь бы лишнего.

Была в те дни в стране большая паранойя,
Какой не видели века, наверное, от Ноя.
Когда же, наконец, настала оттепель,
Народ воспрянул: заживём мы вот теперь.

Взамен людей сажать тут стали кукурузу,
И с пролетарием всех стран крепили узы.
А тем, кто враг и портил нам картинку,
Тому с трибуны – ух! – грозили мы ботинком.

Америку догнать и перегнать клялись намеренно,
Но помешало кое-что коню, а нынче – мерину.
Бежали резвой прытью к коммунизму,
Но прописал нам Лекарь свыше клизму.

С моральным кодексом хотели обойтись без Бога,
Но, видит Бог, как без Него мораль убога.
А дальше вкривь и вкось пошла бодяга:
Ко взяткам, орденам и поцелуям тяга.

Народ расползся по пивным, психушкам, кухням.
Забыв про повесть прежних лет: «Эй, ухнем!»
Проклюнулись в стране фарца и диссиденты –
Под «одобрям-с» и «бурные аплодисменты».

К красивой жизни приохотилась тогда верхушка
И к лобызанью Брежнева от пяток до макушки.
Из чтенья разрешали: Маркса, Ленина, Тацита.
Всеобщего была в стране проблема дефицита.

Потом – маразм, развал и перестройка:
Накрылась кое-чем социализма стройка.
Когда нам некто с меткою на лбу явился,
Наш СэСээР – «Колóсс Родóсский» – развалился.

Сбылась заветная мечта американцев –
Из пугала нас превратить в хамло и оборванцев.
Настал тут собственности новый передел:
Рай для хапуг, воров, бандитский беспредел.

Жить на Руси вольготно стали – дилер,
Банкир-магнат, юрист-«артист» и киллер.
А педагог, учёный, врач, поэт, писатель –
Подведены под общий нищий знаменатель.

Закон стал видимость одну иметь закона.
И расплодились всюду «оборотни» при погонах.
Вошли в законный бизнес: нелегальная фарцовка,
Блатной жаргон, бритоголовость, «распальцовка».

С «понтами» братаны теперь сидят в джакýзи,
Купаясь в «зелени», как шар, летящий к лузе.
Теперь, поверьте, мы устали удивляться:
Узнал «совок» [26], что значит «дурь», «ширяться».

Мутировало всё: и совесть, и продукты,
И в Думах думают за нас такие «фрукты»…
С моралью полный заключили мы консенсус.
И нашу глупость тщетно лечат экстрасенсы.

А что народ? И каковы народа чаянья? –
Напиться от непрухи, нищеты, отчаянья.
Конец истории, скорей всего, банальный:
Страна сойдёт на нет и станет виртуальной.

P.S. [27]

Простите мне, что речь не о заслугах, – о пороках, –
Душа болит! И нет в отечестве пророка…

Я не космополит, а патриот,
И Родину люблю с не меньшей силой.
Но времена пришли такие вот,
Что жить в отчизне страшно и немило.

Мне так же любы, как и всем из нас,
Родная речь, рябины и берёзы.
Войду ли в церковь, там иконостас
Во мне пробудит очистительные слёзы.

Люблю полей раздолье и простор,
Лесов озонных сень, грибную щедрость,
Лугов медовый клеверный настой,
И лун то полноту, а то ущербность.

Люблю разливы синих рек весной,
И майских птиц серебряные звоны,
И, лёжа под смолистою сосной,
Мечтою в небе утонуть бездонном.

Люблю зачин, вязь сказок и былин.
Люблю Руси величие былое,
Церковный звон, что лечит скорбь и сплин,
И подвиги монахов и героев.

Люблю поэзию и прозу прежних лет,
Не чýжды мне славянские надрывы.
Люблю друзей (иных уже здесь нет).
Но зреют скорбные в душе моей нарывы.

В ней грязь и ложь моей страны родной
Не жемчуг порождают, а карбункул.
Здесь нет уверенной надежды ни одной,
Здесь за границу едут, словно в бункер.

Народ мне мил, и вера дорогá.
Но участи иной желаю я народу:
Чтоб взял судьбу свою он «за рога»
И отчей веры пил святую воду.