Людмила Кулагина - Радость и грусть бытия

«Но всё равно он неудачник», –
Диагноз ставишь с легонцá,
И жизнь, как простенький задачник
Для инфантильного мальца,

Где есть задачи и ответы,
Как есть ответ на дважды два.
«Орёл» и «решка» у монеты,
Но знаем мы с тобой едва,

Какую нам сулит «удачу»
Та иль другая сторона:
То ль будет светел день, то ль мрачен, –
Судьба капризна и странна.

Кто честен был, тот ест овсянку,
И жизнь его бедна, скудна,
А тот, кто сделал всем «подлянку»,
Всплыл нáверх с илистого дна.

Из грязи в князи, на фуршеты.
Бронь в «пятизвёздные раи»…
Но роскошь может рикошетом
Им забронировать Аид [37].

Каков «удачности» критерий?
Успех и слава? – Шум и дым,
И в их венках так много терний!
И станешь ты, как все, седым.

Придут и немощь, и забвенье,
И стоил жертв ли всех «Молóх» [38]?
Успех – всего лишь представленье,
И на него попался «лох» [39].

Успех в деньгах, дворцах и яхтах?
Красотах лиц и тел Земли? –
Всё, что сияло, будто яхонт,
Спит в исторической пыли.

Не застрахован даже гений
От бед земных, от нищеты,
И может стать он жертвой мнений.
И кто судья здесь? – Разве ты?..

Мы, впрочем, все в какой-то мере
Уж тем одним не удались,
Что верим жизни, как химере,
И на земле мы родились.

Но кто раздал свои именья
И отказался от карьер,
И даже был побит камéньем,
Уют знал келий и пещер,

Тот жив душой и с нами ныне,
Когда мы страждем и в беде,
Мы чтим их Лики, мысли, Имя
Вовеки, присно и везде.

Не стал артистом кто известным,
Банкиром, кутюрье не стал,
Займёт, возможно, лучше место,
Чем шаткий славы пьедестал.

Кто научён смирять гордыню,
Терпеть болезни и нужду,
«Он неудачник», – скажут ныне. –
Не здесь сокровища их ждут.

Там, где нетленная обитель,
Где благодать иных дворцов,
Там ждёт их щедрый Прародитель
И свет любви Святых отцов.

Земляничная поляна.
Запах ягод и бурьяна,
И крапивы с лопухом.
На коленках брючных пятна:
Хоть ползком, но как приятно
Объедать «кротовый холм».

Земляника здесь крупнее,
И спелее, и сочнее,
Чем в низинке у тропы.
Что поели, что помяли,
Аппетит слегка уняли, –
Не судите торопыг.

Целый год по ней скучали, –
В смысле скуки и печали, –
Где ж зимой нам ягод взять?
Разве, в чьей-то морозилке?
Иль из Африки в корзинке
У богатых тёть и дядь?..

А у нас – картошка с луком,
Телевизор, снег и скука.
И, конечно же, мечта:
Нам дорваться бы до лета,
До полянки чýдной этой,
Где ни глянь, – всё красота.

Зацветёт нивяник, смолка,
Прилетит из улья пчёлка
Собирать цветочный мёд.
И заветный луг нектарный,
От нектаров чуть угарный,
Зажужжит и запоёт.

Ах, какая это радость –
Земляничных ягод сладость
И нездешний аромат!
Мы войдём с надеждой в лето
И найдём полянку эту,
Словно древний царский клад!

Земляничная поляна
Нас простит, от лета пьяных,
Что ползком ползём по ней.
Раз в году такое счастье –
Земляникой причащаться
После грустных зимних дней.

Земляничная поляна,
Запах мёда, запах пряный
Трав, цветов и лопуха.
Впитана нутром и кожей,
Будешь в памяти такой же,
А потом – в моих стихах.

В стихах твоих довольно пессимизма, –
Мне попенял однажды друг мой Паша. –
Зачем про смерть писать, про катаклизмы?
И так ли жизнь уже печальна наша?..

– Твоя, не знаю, но в моей хватает
Болезней, боли, бедности и грусти.
Мне Муза рубище души стихом латает:
Поставит латку, – на день грусть отпустит.

Когда-то, помнится, прочла у Цицерона,
Что философствовать – себя готовить к смерти.
Она незримо вызревает в пышных кронах
И ни листочка уж не пощадит, поверьте.

И кто сказал, что в жизни только радость
Свои насвистывать одна должна напевы?..
Не всё в ней солнце, есть дожди и грады,
И горек плод, доставшийся от Евы.

Нельзя весь путь протопать в эйфории,
Дивясь красотам, в «ахах», восклицаньях.
Ведь как бы высоко мы не парили,
Вернёмся всё ж к земному созерцанью,

Которое пристрастно, вовлечённо,
Здесь отстранённость от эмоций единична.
И кто всеобщую увидел обречённость,
Совсем не означает – принял лично…

Всё так же рвёмся мы к комфорту, славе, дéньгам,
Бежим от грусти в иллюзорность счастья,
Но, как из рая изгнанный когда-то демон,
Всего лишиться можем в одночасье.

О, как хотелось бы от бед отгородиться, –
Своих и ближнего, не слышать и не видеть.
Но… угораздило нас на земле родиться,
Карикатурной и мифичной, как Овидий [40].

Не лучше ль будет, все отбросив призмы,
Что радуг счастья лишь давали преломленья,
Грешить осознанным и здравым пессимизмом,
В нём черпать оптимизм средь суеты и тленья?..

Черепичные вафельки-крыши,
Грядки белые – яхты в порту.
Взгляд мой с кручи небесной отыщет
Домик ваш, обведённый в черту.

Пишешь ты, домик тот – с мезонином.
Я представить его не ленюсь,
Только вместо наглядной картины
Слышу чеховский отзвук: «Мисюсь» [41].

Сверху камни крутых волнорезов
Чешуёю мне кажутся рыб:
В лапах порт будто держат [42], отрезав
От напора штормов и волн-глыб.

Голубые бассейнов кюветки [43],
Редких рощиц деревья, кусты,
Иероглифы улочек-ветки,
Променажи где делала ты,

Открывая красоты местечка
В южном сине-зелёном краю.
Трудно сверху узреть человечков, –
Только крыши домов их в раю.

Взгляд мой ищет, опять что-то ищет…
Что? – Сама я себе не скажу.
Но, как ястреб несытый над пищей,
Над открыткой твоей я кружу…

Сегодня грусть ко мне пришла
Забытой тихой гостьей.
На небе серость, муть и мгла.
И дождик чуют кости.

И сон под утро посетил
С вестями от погоста,
И нет желания, ни сил
Спровадить утра гостью.

И грустный крутится мотив
Про осень и про маки [44].
Она нас всех «озолотит»
И отлетит во мраке.

Ищу причин, не нахожу,
Чтоб выпроводить гостью.
Я от неё не ухожу,
Не строю в радость мостик