Фидель Кастро - В горячих сердцах сохраняя (сборник. Рассказы и стихотворения)

Линия фронта замерла. Бойцы не могли атаковать врага, но появление танков все же позволило им занять более выгодные позиции, не нести потерь от огня противника. Около полуночи батальону были доставлены минометы. Это уравняло силы.

День 18 апреля начался оглушительным грохотом нашей артиллерии. Наемники ответили огнем из орудий, минометов и базук. Минометы, поддерживавшие действия нашего батальона, трудились без отдыха всю ночь, так что раскалились докрасна.

Взрывной волной бойца Боррего отбросило более чем на метр и выбило у него из рук бинокль. Под градом осколков Боррего принялся шарить по земле. Лейтенант Гонсалес потом рассказывал, что видел, как к бойцу пронесся огненный шар, подскочил в воздухе и взорвался всего в нескольких метрах… Это был снаряд базуки…

Когда подошли танки, Хосе Антонио Каррасана покинул окоп и присоединился к роте лейтенанта Диаса. Одним прыжком он вскочил на Т–34 и устроился позади башни. Последовало три прямых попадания — и танк замер. Каррасана, который сидел за башней, почувствовал, как какая—то чудовищная сила подняла его на воздух и швырнула о землю. Он лежал, истекая кровью, но сознания не терял. Слышал, как неумолимо удалялся рокот — танки отходили.

Прошли минуты, показавшиеся Каррасане вечностью. Потом раздались шаги и голоса:

— Наконец—то мы их выкурили!

— Что слышно о подкреплении?

— Пока ничего…

Поняв, что окружен наемниками, Каррасана затаился. «Если они попытаются взять меня в плен, я застрелюсь…» — не колеблясь решил он.

Подошла вторая группа наемников.

— Пароль?

— «Черный орел».

— Проходи!

Каррасана уловил звуки ударов: лопаты и кирки вонзались в землю. Очевидно, наемники окапывались возле шоссе.

— Видишь трупы? Пальни—ка по ним для верности.

Раздался оглушительный треск автомата. Каррасана попробовал открыть глаза, но веки плохо повиновались ему. Лишь слегка приподняв их, он едва смог различить трассирующие пули, летящие над головой.

Впереди на шоссе гремела артиллерийская канонада — стреляли орудия Повстанческой армии. По обеим сторонам дороги тарахтели крупнокалиберные пулеметы, слышались винтовочные выстрелы. Шел ожесточенный бой…

Ночь тянулась долго. Хосе Антонио Каррасана, бывший рабочий табачной фабрики, 25 лет, а ныне младший лейтенант милиции, лежал на пустынном шоссе, рядом с развороченным танком, окруженный трупами товарищей. Он тихо умирал, истекая кровью, и, умирая, думал о дочери, которая останется без отца, о той боли, которую испытают родители, узнав о его смерти, думал о том, как они будут гордиться, что их сын умер за справедливое дело. Вспомнил Каррасана и слова из речи Фиделя, произнесенной им за день до вторжения. Она перекликалась с известной строкой из государственного гимна: «Умереть за Родину — значит жить!»

Каррасана родился в сентрале «Констансия», около Энкрусихады, в провинции Лас—Вильяс. Он рано узнал, что такое лишения. Его отец, плотник, потерял работу, когда сыну исполнилось 12 лет, и Хосе Антонио пришлось бросить школу. Каждый день он поднимался с рассветом и отправлялся покупать у крестьян овощи и яйца. Затем он их перепродавал, выручая таким образом в день по песо. На эти деньги мать покупала молоко для младших братьев.

В поисках работы Каррасана переехал в Гавану и нанялся на табачную фабрику. Там и застала его революция. Став руководителем цехового профсоюза фабрики, он организовал отряд народной милиции численностью 147 человек. Свое боевое крещение отряд получил в горах Эскамбрая.

Революция открыла перед Каррасаной и его семьей, как перед многими простыми кубинцами, большие возможности. Его сестра Хуана Мария стала получать стипендию, то есть, по сути дела, получила возможность учиться. Его отцу снова дали работу на сентрале. Собирался пойти учиться и сам Хосе Антонио.

Каррасана стал свидетелем великих перемен. И если бы ради этих перемен пришлось пожертвовать жизнью, он не задумываясь сделал бы это. Умереть ради свободы любимой Родины он не боялся. Сожалел только о том, что слишком мало врагов уничтожил…

Выстрелы прекратились.

Каррасана приоткрыл глаза и увидел, что небо посветлело. Из расположенного неподалеку окопа слышался разговор двух наемников:

— Наши все не подходят.

— Если до утра не прибудут подкрепления, придется нам отступать к Плая—Хирон — оттуда хоть можно вернуться на корабль.

Каррасана понял, что услышанное им может оказаться полезным для войск Фиделя. Вот только как до них добраться? «А добраться надо, — решил он. — Нельзя умереть, не выполнив своего долга…»

Наемники отходили в сторону берега. Когда шаги их затихли, Каррасана медленно перевернулся. Потом еще раз, еще… При каждом перевороте приходилось напрягаться и левую руку обжигала боль, правую же он почти не чувствовал. Наконец он упал на дно расселины и пополз.

— Смотри—ка, один из них убегает! — услышал вдруг Каррасана, и несколько пуль ударились совсем рядом о камни.

Но, очевидно, наемники больше думали о собственной шкуре, чем о преследовании, поэтому вскоре оставили его в покое.

Он попытался ползком преодолеть проволочные заграждения, но сделать этого сразу не смог. Боль сковала все его тело, глаза закрывались. Постепенно продвигаясь вперед, он то поднимался, то снова полз, чувствуя, как тысячи ножей терзают его плоть…

Так преодолел он два километра и вдруг услышал рокот мотора. Он закричал. Его подобрала машина Повстанческой армии.

В госпитале Каррасана оказали первую помощь. Он был весь изрешечен осколками. Позже, в Матансасе, ему сделали две операции, а потом еще одну — в Гаване.

То, что Каррасана случайно услышал от наемников, было передано по назначению и сослужило защитникам Родины хорошую службу.

В ту ночь казалось, что бои никогда не кончатся. Грохот взрывов, свист пуль, шум, крики — все слилось в сплошной гул, непрекращающийся ни на минуту… Горизонт то и дело освещали зловещие вспышки. В батальоне все знали, что превосходство на стороне врага, но это ничуть не снижало боевого духа воинов революции.

Ильдефонсо Лопес, бывший начальник производства фабрики сухих кормов ИРНА [31] Национальный институт аграрной реформы. — Прим. пер. в Марьянао, теперь младший лейтенант, командовал отделением минометчиков. Кое—кто из курсантов школы командиров милиции не успел закончить военную подготовку, и Лопес, как и другие офицеры, помогал им то у одного, то у другого миномета. Позднее он рассказывал: «Я страшно боялся, что погибну, не рассчитавшись сполна с захватчиками. Это здорово подстегивало меня: хотелось стрелять и стрелять!»

Под прикрытием огня минометов бойцы теснили врага к берегу, подбадривая друг друга призывами: