Фидель Кастро - В горячих сердцах сохраняя (сборник. Рассказы и стихотворения)

Судно мягко встало между корнями мангров, и люди начали спрыгивать на землю. Слышны были лишь чавканье сапог по болотной грязи и прерывистое дыхание. Фоном этим звукам служили отдаленные частые удары по земле, будто мчался галопом большой табун лошадей. Старший лейтенант сказал, что надо установить связь с подразделением, находящимся за болотом, но добровольцев не нашлось. Через полчаса они пришли к тростниковой хижине без окон. На маленькой вырубке тлела угольная печь. Их насторожила тишина, которая проникала в каждую пору, словно мелкая пыль. Старший лейтенант поднял руку, и они остановились. Жестом он приказал им войти в хижину. Они это сделали не торопясь, стараясь не хлюпать сапогами, полными воды. В маленькой полутемной комнате все было в беспорядке. Омеро оттолкнул винтовкой мешковину, служившую дверью в другую комнату, и из груди у него вырвался хрип. Две женщины, одна постарше, а другая почти девочка, были распростерты на кровати. Через их разорванную одежду виднелись следы ударов в грудь и в живот. У женщины помоложе кровь все еще сочилась из нижней части живота, и лужа застоялась между ног. В глубине комнаты висел худой человек. Лицо его вспухло, а язык, будто кроваво—красный лоскут, свисал набок. Тело покачивал ветер. Горацио схватился за живот, стараясь сдержать подступившую тошноту.

«Огонь опять усиливается. Кажется, эти сволочи собираются атаковать. Они уже поднимаются от бухты. Подожду, пока подойдут на расстояние выстрела, — у меня кончаются боеприпасы, и мне надо их рассчитать. Они опять стреляют в Горацио. Я больше не жду. Даю очередь, чтобы они оставили Горацио в покое. «К тому, что у пулемета!» — говорят они. Это обо мне. Пусть я погибну, но раньше прикончу еще троих—четверых гадов. Сдаться?! Нет, гады… И я стреляю по ним еще раз. Вон падает один из «пятнистых», возможно, я в него попал. Старший лейтенант останавливается, кричит, что надо отходить, что нас окружают. Я бегу. Если мы успеем выйти к шоссе, мы спасены. Мы уходим, непрерывно отстреливаясь, но на меня наседают. Ранили старшего лейтенанта. Я снова даю очередь, чтобы они его не прикончили. Теперь и мне досталось. Ну вот! Черт возьми, здорово меня! Как болит в животе! У меня немеют ноги, меня бросает в озноб, а веки тяжелеют, как будто наливаются свинцом. Я отчетливо слышу, как они говорят: «Отрежьте путь остальным, а этот, у пулемета, готов!»

Перед восходом солнца прилетели самолеты. На них были кубинские опознавательные знаки и флаги. Омеро закричал: «Это наши!» — а они начали сбрасывать осколочные бомбы. Тут все стало ясно. Люди прилипли к манграм, словно моллюски; взрывы бомб одних подбрасывали вверх, других низвергали в трясину. Бомбы взрывались, поднимая огромные грибовидные тучи из воды, кусков дерева и болотной тины, которые потом обрушивались на людей. Лейтенант приказал держаться вместе. Голос его звучал прерывисто, будто и он заговорил очередями.

Луна высунулась из—за туч, как бы желая полюбопытствовать, что же все—таки происходит. Свет упал на мёртвого человека, все еще крепко державшего пулемет. Патронник, похожий на каймана, проползающего среди мангровых зарослей, был открыт, словно он собирался вставить в него патроны. Тишина повисла над водой и землей.

И лишь со стороны моря, будто грохот удалявшегося поезда, доносился гул сражения.