Эдгар По - Ворон(переводы)

Знал бедняк при отпеваньи всех надежд, – и Ворон-вор

'Никогда' твердит с тех пор.

Вновь пред черным гостем зыбко скорбь моя зажглась улыбкой.

Двинув кресло ближе к двери, к бюсту, к черной птице гор,

В мягкий бархат сел тогда я, и, мечту с мечтой сплетая,

Предавался снам, гадая: 'Что-ж сулил мне до сих пор

Этот древний, черный, мрачный, жуткий Ворон, призрак гор,

'Никогда' твердя в упор?

Так сидел я полн раздумья, ни полсловом тайных дум я

Не открыл пред черной птицей, в душу мне вперившей взор.

И в догадке за догадкой, я о многом грезил сладко:

Лампы свет ласкал украдкой гладкий бархатный узор, -

Но, увы! на бархат мягкий не приляжет та, чей взор

Здесь – навек немой укор.

Вдруг, поплыли волны дыма от кадила серафима;

Легкий ангел шел незримо: 'Верь, несчастный! С этих пор

Бог твой внял твое моленье: Шлет он с ангелом спасенье -

Отдых, отдых и забвенье, чтоб забыть Леноры взор!:

Пей, о, пей же дар забвенья и забудь Леноры взор!'

'Никогда!' – был приговор.

'Вестник зла!' – привстал я в кресле, – 'кто-б ты ни был,

птица ль, бес-ли,

Послан ты врагом небес-ли, иль грозою сброшен с гор,

Нелюдимый дух крылатый, в наш пустынный край заклятый,

В дом мой, ужасом объятый, – о, скажи мне, призрак гор:

Обрету-ль бальзам, суленый Галаадом с давних пор?'

'Никогда!' – был приговор.

'Вестник зла!' – молил я, – 'если ты пророк, будь птица-ль, бес-ли,

Ради неба, ради Бога, изреки свой приговор

Для души тоской спаленной: в райской сени отдаленной

Я святой и просветленной девы встречу-ль ясный взор, -

Той, кого зовет Ленорой чистых ангелов собор?:'

'Никогда!' – был приговор.

'Будь последним крик твой дикий, птица-ль дух ли птицеликий!

Сгинь! Вернись во мрак великий, в ад, где жил ты до сих пор!

Черных перьев лжи залогом здесь не скинь, и снова в строгом,

В одиночестве убогом дай мне жить, как до сих пор:

Вынь свой жгучий клюв из сердца! Скройся с бюста, призрак гор!

'Никогда!' – был приговор.

И недвижим страшный Ворон все сидит, сидит с тех пор он,

Там, где белый бюст Паллады вдаль вперяет мертвый взор:

Он не спит: он грезит, точно демон грезою полночной:

В свете лампы одиночной тень от птицы мучит взор:

И вовек из этой тени не уйти душе с тех пор:

'Никогда!' – мне приговор.

Перевод Г. Голохвастова, 1936

А.Оленич-Гнененко 1946 Если вам исвестен перевод которого здесь нет, пожалуйста, пришлите или оставте ссылку где его можно найти.

Как-то в полночь, в час угрюмый, утомившись от раздумий,

Задремал я над страницей фолианта одного,

И очнулся вдруг от звука, будто кто-то вдруг застукал,

Будто глухо так затукал в двери дома моего.

"Гость, -сказал я, -там стучится в двери дома моего.

Гость-и больше ничего".

Ах, я вспоминаю ясно, был тогда декабрь ненастный,

И от каждой вспышки красной тень скользила на ковер.

Ждал я дня из мрачной дали, тщетно ждал, чтоб книги дали

Облегченье от печали по утраченной Линор,

По святой, что там, в Эдеме ангелы зовут Линор, -

Безыменной здесь с тех пор.

Шелковый тревожный шорох в пурпурных портьерах, шторах

Полонил, наполнил смутным ужасом меня всего,

И, чтоб сердцу легче стало, встав, я повторил устало:

"Это гость лишь запоздалый у порога моего,

Гость какой-то запоздалый у порога моего,

Гость-и больше ничего".

И, оправясь от испуга, гостя встретил я, как друга.

"Извините, сэр иль леди, -я приветствовал его, -

Задремал я здесь от скуки, и так тихи были звуки,

Так неслышны ваши стуки в двери дома моего,

Что я вас едва услышал", -дверь открыл я: никого,

Тьма-и больше ничего.

Тьмой полночной окруженный, так стоял я. погруженный

В грезы, что еще не снились никому до этих пор;

Тщетно ждал я так, однако тьма мне не давала знака,

Слово лишь одно из мрака донеслось ко мне: "Линор!"

Это я шепнул, и эхо прошептало мне: "Линор!"

Прошептало, как укор.

В скорби жгучей о потере я захлопнул плотно двери

И услышал стук такой же, но отчетливей того.

"Это тот же стук недавний, – я сказал, -в окно за ставней,

Ветер воет неспроста в ней у окошка моего,

Это ветер стукнул ставней у окошка моего, -

Ветер – больше ничего".

Только приоткрыл я ставни – вышел Ворон стародавний,

Шумно оправляя траур оперенья своего;

Без поклона, важно, гордо, выступил он чинно, твердо;

С видом леди или лорда у порога моего,

Над дверьми на бюст Паллады у порога моего

Сел-и больше ничего.

И, очнувшись от печали, улыбнулся я вначале,

Видя важность черной птицы, чопорный ее задор,

Я сказал: "Твой вид задорен, твой хохол облезлый черен,

О зловещий древний Ворон, там, где мрак Плутон простер,

Как ты гордо назывался там, где мрак Плутон простер?"

Каркнул Ворон: "Nevermore".

Выкрик птицы неуклюжей на меня повеял стужей,

Хоть ответ ее без смысла, невпопад, был явный вздор;

Ведь должны все согласиться, вряд ли может так случиться,

Чтобы в полночь села птица, вылетевши из-за штор,

Вдруг на бюст над дверью села, вылетевши из-за штор,

Птица с кличкой "Nevermore".

Ворон же сидел на бюсте, словно этим словом грусти

Душу всю свою излил он навсегда в ночной простор.

Он сидел, свой клюв сомкнувши, ни пером не шелохнувши,

И шептал я, вдруг вздохнувши: "Как друзья с недавних пор,

Завтра он меня покинет, как надежды с этих пор".

Каркнул Ворон: "Nevermore".

При ответе столь удачном вздрогнул я в затишьи мрачном.

И сказал я: "Несомненно, затвердил он с давних пор,

Перенял он это слово от хозяина такого,

Кто под гнетом рока злого слышал, словно приговор,

Похоронный звон надежды и свой смертный приговор

Слышал в этом "Nevermore".

И с улыбкой, как вначале, я, очнувшись от печали,

Кресло к Ворону подвинул, глядя на него в упор,

Сел на бархате лиловом в размышлении суровом,

Что хотел сказать тем словом ворон, вещий с давних пор,

Что пророчил мне угрюмо Ворон, вещий с давних пор,