Расул Гамзатов - Суди меня по кодексу любви (стихи и поэма)

Когда мы молодые шли с тобою

И были ночи вешние белы.

И белый свет моих воспоминаний

Лег на весенний Ботлих и Хунзах.

В снегах вершины, склоны гор в садах,

Кругом бело, и мы с тобой в тумане.

Есть ночи белые и в Дагестане.

Не потому ль они в моих глазах?

* * *

Жизнь, что ни день, становится короче,

И кредитор наш, не смыкая глаз,

Неся в своем хурджине дни и ночи,

Все, что должны мы, взыскивает с нас.

Пишу ль, любуюсь высью ли лазурной,

Всему ведет он, скряга, точный счет,

А жизнь - река, и над рекою бурной

Мосты он за моей спиною жжет.

А я прошу: заимодавец грозный,

Бери назад земные все дары,

Лишь час свиданья с милой, час мой поздний,

Не обрывай внезапно до поры.

Но катится моя арба с горы.

Мой кредитор мольбы не слышит слезной.

* * *

Давай бродить в горах или в степях,

Под снегом севера, под солнцем юга,

Поедем на собаках, на слонах,

Пойдем пешком, взяв за руки друг друга.

Мы реки бурные переплывем,

Пройдем леса, друг друга обнимая,

Иль крыльями своей любви взмахнем

И вдаль умчимся с журавлиной стаей.

И горы мира, села, города

Любовью нашей будут восхищаться.

Людское зло и смертная вражда

Самих себя, быть может, устыдятся.

Порой, влюбленных ланей видя взгляд,

Стрелок и тот стреляет невпопад.

* * *

Мне все чего-то хочется давно.

Не этого и не того - другого,

Неведомого, странного, такого,

Что только мне найти и суждено.

Все надоело, что давно готово,

Что испокон веков заведено.

Другой хочу я музыки и слова,

Что не было досель изречено.

Но понял я: чтоб отыскать все это,

Не надо отправляться никуда.

Все чудеса под боком, а не где-то,

И стоит лишь не пожалеть труда.

И я тебя, хоть обошел полсвета,

Нашел не где-то, а в родном Пада.

* * *

Я признаюсь: мне кажется порою,

Как будто мы с тобой воскрешены

Из повестей старинных, где герои

Погибнуть от любви обречены.

Любовь своей затягивает сетью,

Она огнем того, кто любит, жжет.

Влюбленный лебедь долго не живет,

Живет лишь злобный ворон три столетья.

Стать старым лебедю не суждено,

Но он любя живет свой век недлинный,

И, заливаясь песней лебединой,

Он ворона счастливей все равно,

Хоть три столетья ворону дано

Жить в этом мире, тешась мертвечиной.

* * *

Была роса, и вдруг росы не стало,

И птицы улетели в дальний край.

Проходит все, и песня "далалай"

Совсем не так, как прежде, зазвучала.

Как все недолговечно под луной,

Где все должно с годами измениться.

Сказали росы: "Был горячий зной!"

"Идут морозы", - объяснили птицы.

Но мне сказала песня "далалай":

"Не изменясь, звучу я, как звучала,

И ты сейчас меня не упрекай

За то, что изменился сам немало.

Попробуй ты, как прежде, заиграй

Или хотя б послушай, как бывало!"

* * *

Ты, время, как палач, в урочный чао.

Не оглашая приговоров длинных,

Торжественно лишаешь жизни нас

Всех равно: и виновных и невинных.

Но был закон на свете с давних пор,

Чтоб спрашивал последнее желанье

У тех, над кем свершилось наказанье,

Палач, пред тем как занести топор.

Чего ж возжажду я всего сильней?

Я жизнь прожил, чего ж хотеть мне боле?

Стремление к любви - вот что моей

И первой было и последней волей.

И пусть в свой час подводит жизнь итог,

Я все сказал и сделал все, что мог.

* * *

Я слышал, что стихами Авиценна

Писал рецепты для больных людей,

Я слышал, что излечивал мгновенно

Больных своею музыкой Орфей.

А я не врач, не сказочный целитель,

Но все же людям дать могу совет:

Друг друга по возможности любите,

Любовь - вот снадобье от наших бед.

И хоть не все, я знаю, в нашей воле,

Не всякий любящий неуязвим,

Но чем сильнее любит он, тем боле

Он хочет быть здоровым и живым.

Мне кажется: и я живу, доколе

Тебя люблю я и тобой любим.

* * *

В музейных залах - в Лувре и в Версале,

Где я ходил, бывало, много дней,

Меня мадонны строгие смущали

С тобою странной схожестью своей.

И думал я: как чье-то вдохновенье,

Чужое представленье красоты

Могло предугадать твои черты

За столько лет до твоего рожденья?

Вдали от края нашего встречать

Красавиц доводилось мне немало,

Но в них твою угадывал я стать.

И я того не мог понять, бывало,

Как эти дочери чужой земли

Твою осанку перенять могли?

* * *

Бросает свет светильник мой чадящий.

Все в доме спит, лишь я один не сплю,

Я наклонился над тобою, спящей,

Чтоб вновь промолвить: "Я тебя люблю".

И горше были дни мои и слаще,

Но, старше став, на том себя ловлю,

Что повторяю я теперь все чаще

Одно и то же: "Я тебя люблю!"

И я, порой неправдою грешащий,

Всего лишь об одном тебя молю:

Не думай, что настолько я пропащий,

Чтоб лгать признаньем: "Я тебя люблю!"

И мой единственный, мой настоящий

Стих только этот: "Я тебя люблю!"

* * *

Когда б за все, что совершили мы,

За горе, что любимым причинили,

Судом обычным каждого б судили,

Быть может, избежали б мы тюрьмы.

Но кодекс свой у каждого в груди,

И снисхождения не смею ждать я.

И ты меня, любимая, суди

По собственным законам и поыятьям.

Суди меня по кодексу любви,

Признай во всех деяньях виноватым,

Чтоб доказать мою вину, зови

Минувшие рассветы и закаты,

Все, чем мы были счастливы когда-то

И что еще живет у нас в крови.

* * *

Родная, почему, скажи на милость,

Когда в краю чужом мне быть пришлось,

Вдруг сразу непогода разразилась,

А появилась ты - все унялось?

И в отчий край приехать мне случалось.

Был хмурым день, и я ходил как гость.

Ты появилась - все преобразилось:

Запели птицы, солнце поднялось.

Пришел я к морю, и вода взъярилась,

Гремели волны, не скрывали злость,

А ты пришла, и море повинилось

У ног твоих покорно улеглось.

И предо мною истина открылась:

Бунтует мир, когда с гобой мы врозь.

* * *

Через плечо несу я два хурджина,

Моя хурджины тяжки - погляди.

Хурджины стерли мне не только спину,

Но грудь и сердце у меня в груди.

Любовью истинною, беззаветной

Наполнен первый, больший мой мешок,

Не жалко мне моей казны несметной,

Все у твоих я рассыпаю ног.

Но полон и другой мешок до края,

И я его порой опорожняю,

Непримиримость, злоба там кишат.

Их пламенем я сам себя караю

В нередкие часы, когда бываю

Я пред тобой, родная, виноват.

День твоего рождения опять

Родил в моей душе недоуменье,

Ужель земля могла существовать

До твоего на свете появленья?

О чьей красе печалясь, Пушкин мог

Писать стихи про чудное мгновенье?

С чьим именем в кровавое сраженье

Летел Шамиль, свой обнажив клинок?