Георгий Иванов - Стихотворения (Полное собрание стихотворений)

А там — над Римом — сумрак млечный
Ни жизнь ни смерть. Ни свет ни тьма.
Как музыка или чума
Торжественно-бесчеловечный…

Все до конца переменилось,
Все ново для прозревших глаз.
Одним поэтам — в сотый раз —
Приснится то, что вечно снилось,

Но в мире новые законы,
И боги жертвы не хотят.
Напрасно в пустоту летят
Орфея жалобные стоны —
Их остановят электроны
И снова в душу возвратят

Час от часу. Год от году.
Про Россию, про свободу,
Про последнего царя.

Как в него прицеливали, —
Как его расстреливали.
Зря. Все зря.

Помолиться? Что ж молиться.
Только время длится, длится
Да горит заря.

Как ребята баловали,
Как штыком прикалывали —
Зря. Все зря.

Она летит, весна чужая,
Она поет, весна.
Она несется, обнажая
Глухие корни сна.

И ты ее, покойник храбрый,
Простишь иль не простишь —
Подхвачен солнечною шваброй,
В канаву полетишь.

И как простить? Она чужая,
Она, дитя зимы,
Летит, поет, уничтожая
Все, что любили мы.

Над облаками и веками
Бессмертной музыки хвала —
Россия русскими руками
Себя спасла и мир спасла.

Сияет солнце, вьется знамя,
И те же вещие слова:
"Ребята, не Москва ль за нами?"
Нет, много больше, чем Москва!

Я за войну, за интервенцию,
Я за царя хоть мертвеца.
Российскую интеллигенцию
Я презираю до конца.

Мир управляется богами,
Не вшивым пролетариатом…
Сверкнет над русскими снегами
Богами расщепленный атом.

Видишь мост. За этим мостом
Есть тропинка в лесу густом.
Если хочешь — иди по ней
Много тысяч ночей и дней.
Будешь есть чернику и мох,
Будут ноги твои в крови —
Но зато твой последний вздох
Долетит до твоей любви.

Видишь дом. Это дом такой,
Где устали ждать покой,
Тихий дом из синего льда,
Где цветут левкои всегда.
…Поглядишь с балкона на юг,
Мост увидишь и дальний лес,
И не вспомнишь даже, мой друг,
Что твой свет навсегда исчез.

Ты протягиваешь руку —
Вот она, твоя рука.
За свиданье, за разлуку,
За мгновенье, за века.

Нас никто не пожалеет,
А себя жалеть смешно.
Звезды гаснут, день белеет
Сквозь закрытое окно.

Распахни его пошире
Или шторы опусти:
За свиданье в этом мире
Или вечное прости.

Уплывает в море рыбачий челнок,
Разбивается пена у ног,

Зеленая ветка в закатном огне
Кивнула доверчиво мне.

И птица запела о чем-то своем, —
О чем и мы, под сурдинку, поем, —
Когда грустить устаем:

О том, что счастье длится века
И только жизнь коротка.
И мы напрасно тоскуем о том,
О чем забудем потом.

Собиратели марок, эстеты,
Рыболовы с Великой реки,
Чемпионы вечерней газеты,
Футболисты, биржевики;

Все, кто ходят в кино и театры,
Все, кто ездят в метро и в такси;
Хочешь, чучело, нос Клеопатры?
Хочешь быть Муссолини? — Проси!

И просили, и получали,
Только мы почему-то с тобой
Не словчили, не перекричали
В утомительной схватке с судьбой.

Все еще дышу, люблю,
Многое еще стерплю.

Но о том, зачем пишу,
Ямбами не напишу.

Но того, кого люблю,
Музыкой не оскорблю.

Вот дуры едут в первом классе,
Не думая о смертном часе.
Когда настанет смертный час,
На что вам будет первый класс?

Скользит машина возле сада,
И мы въезжаем на курорт:
Так вот она, граница ада, —
На перекрестке встречный чорт.

С давно забытым благородством
Он пожимает руку мне,
Гордясь усами и уродством,
И вообще семейным сходством
С тем, что царит в моей стране.

Россия тридцать лет живет в тюрьме,
На Соловках или на Колыме.

И лишь на Колыме и Соловках
Россия та, что будет жить в веках.

Все остальное — планетарный ад,
Проклятый Кремль, злощастный Сталинград —

Заслуживает только одного,
Огня, испепелящего его.

Несколько поэтов. Достоевский.
Несколько царей. Орел двуглавый.
И — державная дорога — Невский…
Что нам делать с этой бывшей Славой?
Бывшей, павшей, обманувшей, сгнившей…
…Широка на Соловки дорога,
Где народ, свободе изменивший,
Ищет, в муках, Родину и Бога.

Я в Вашем доме — гость случайный,
Встречались мы не много раз.
Но связывает нежной тайной
Поэзия обоих нас.

Вы и в своем вечернем свете —
О, это так понятно мне! —
Общаясь с Пушкиным и Гете,
Остались верною весне.

И в этом мире зла и скуки,
Где нас обоих грусть томит,
Вам с нежностью целует руки
Ваш преданный… "Антисемит".

Вот, дорогая, прочтите глазами газели,
Теми глазами, что весь Петербург чаровали
В лунном сиянье последнего акта Жизели,
Или в накуренном, тесном, волшебном "Привале".

Имя Карсавиной… В этом сияющем звуке
Прежнее русское счастье по-новому снится.
Я говорю Вам, целуя прекрасные руки:
— Мир изменился, но Вы не могли измениться.

Человек природно-мелкий,
Разносолов не ища,
Я довольствуюсь тарелкой
Разогретого борща.

Но, когда тарелку супа
Подаешь мне, Тася, ты,
Для меня (пусть это глупо!)
В нем капуста — как цветы.

От того ли? От сего ли?
Добровольно? Поневоле?
Я в Твой борщ всегда влюблен.
И — когда он не досолен,
И — когда пересолен.

— В этом мире любила ли что-нибудь ты?..
— Ты, должно быть, смеешься! Конечно, любила.
— Что? — Постой. Дай подумать! Духи и цветы,
И еще зеркала… Остальное забыла.

Плавают в море различные рыбы,
То в одиночку, то целой гурьбой.
Если тех рыбок поймать мы могли бы,
Были б мы сыты с тобой.