Варлам Шаламов - Собрание сочинений. Том 3

И полны глубокой веры
В приближенье синевы
Палисадники и скверы
И окраины Москвы.

Свяжите мне фуфайку
Из пуха тополей
Белее белой лайки
И севера белей,

Белее света даже
В асфальтовом дворе, —
Из этой светлой пряжи,
Крученной на жаре.

Волокон и событий
Начала и концы
Разматывают нити
Ребята-мудрецы.

Обрывками капрона
Усеяна земля,
Как и во время оно,
Седеют тополя.

Растрепанной кудели
Дымятся вороха,
Как след былой метели,
Пригодный для стиха.

Свяжите мне фуфайку
Из пуха тополей,
Белее белой лайки
И севера белей.

Травинкам труднее всего по утрам,
Когда открывают дорогу ветрам,

И грозная мертвая летняя сушь
Похуже буранов, метелей и стуж.

Себя не жалея, себя не щадя,
Травинки живут без дождя, без дождя.

Из воздуха влагу вбирают леса,
Как пот выступает ночная роса.

И корни растений глотают питье
И славят свое корневое житье.

Они отдарят эту каплю воды
И к небу поднимут цветы и плоды.

Ива цветет, погруженная в снег,
Ива должна спешить
Жить здесь как птица, как человек,
Если решила жить.

Жить — значит в талую землю успеть
Бросить свои семена,
Песню свою хоть негромко пропеть,
Но до конца, до дна

Упала, кажется, звезда,
Или, светя с вершины,
Сквозь ночь спускается сюда
С горы автомашина?

Вокруг палатки — темнота,
Бездонная, ночная,
Не слышно шелеста листа,
Умолкла речь речная.

Я в лампе не зажгу огня,
Чтоб летней ночью этой
Соседи не сочли меня
Звездой или планетой.

В годовом круговращенье,
В возвращенье зим и лет,
Скрыт секрет стихосложенья
Поэтический секрет.

Это ритмика ландшафтов,
Самобытные стихи,
Что строчит безвестный автор
Чернотала и ольхи.

Музыкален, как баллада,
Как чередованье строк,
Срок цветенья, листопада,
Перелетов птичьих срок.

В смене грома и затишья,
В смене света и теней
Колесо четверостишья,
Оборот ночей и дней.

Не в Японии, не на Камчатке,
Не в исландской горячей земле,
Вулканическая взрывчатка
На заваленном пеплом столе.

И покамест еще примененья
К отопленью сердец не нашло,
Застывает, утратив движенье,
Бередившее душу тепло

Костер сгорел дотла,
И там, где было пламя,
Лиловая зола
Остужена камнями.

Зола добра и зла,
Исписанной бумаги,
Лишенная тепла,
Сметенная в овраги…

У деревьев нет уродов,
У зверей уродов нет,
Безупречна птиц порода,
Соразмерен их скелет.

Даже там, в камнях пустыни,
В беспорядке диких скал
Совершенством мягких линий
Подкупает минерал.

Выгорает бумага,
Обращаются в пыль
Гордость, воля, отвага,
Сила, сказка и быль.

Радость точного слова,
Завершенье труда, —
Распылиться готова
И пропасть без следа.

Сколько было забыто
На коротком веку,
Сколько грозных событий
Сотрясало строку…

А тетрадка хранила
Столько бед, столько лет…
Выгорают чернила,
Попадая на свет

Вытекающей кровью
Из слабеющих вен:
Страстью, гневом, любовью,
Обращенными в тлен.

Я под облачной грядою,
В улетающем пару,
Над живой морской водою,
Остывающей к утру.

Хорошо ночное лето,
Обезлюдел каждый дом,
Море вечером нагрето,
Утопили солнце в нем.

Потонул в пучине темной
И согрел ее собой
Раскаленный шар огромный,
Закипел морской прибой.

Стихотворения — тихотворения,
И это — не обмолвка, нет,
Такие они с рождения,
С явленья на белый свет.

Стихотворения — тихотворения
И требуют тишины,
Для тонкости измерения,
Длины, высоты, ширины.

Стихотворения — тихотворения,
Поправок, доделок — тьма!
От точности измерения
Зависит и жизнь сама.

Да, театральны до конца
Движенья и манеры
Аптекаря, и продавца,
И милиционера.

В горячий праздник синевы
На исполинской сцене
Не без участия травы
Идет спектакль весенний.

И потому, забыв про боль,
Пренебрегая бором,
Подснежник тоже учит роль
И хочет быть актером.

Не на земле, не на песке,
А встав в воротах лета,
Зажатый в чьем-то кулаке
Образчиком букета.

Я думаю все время об одном —
Убили тополь под моим окном.

Я слышал хриплый рев грузовика,
Ему мешала дерева рука.

Я слышал крики сучьев, шорох трав,
Еще не зная, к го не прав, кто прав.

Я знал деревьев добродушный нрав,
Неоспоримость всяких птичьих прав.

В окне вдруг стало чересчур светло —
Я догадался: совершилось зло.

Я думаю все время об одном —
Убили тополь под моим окном.

Я вовсе не бежал в природу,
Наоборот —
Я звезды вызвал с небосвода,
Привел в народ.

И в рамках театральных правил
И для людей
В игре участвовать заставил
Лес-лицедей.

Любая веточка послушна
Такой судьбе.
И нет природы, равнодушной
К людской борьбе.

Кровь солона, как вода океана,
Чтоб мы подумать могли:
Весь океан — это свежая рана,
Рана на теле земли.

Помним ли мы, что в подводных глубинах
Кровь у людей — зелена.
Вся в изумрудах, отнюдь не в рубинах,
В гости нас ждет глубина.

В жилах, наполненных влагой соленой,
Мерных ударов толчки,
Бьет океан своей силой зеленой
Пульсом прилива — в виски.

Дневники твои — как пеленг,
Чтоб уверенный полет
К берегам любых Америк
Обеспечивал пилот.

Это — не руины Рима,
А слетающий с пера
Свежий, горький запах дыма
Путеводного костра.