Варлам Шаламов - Собрание сочинений. Том 3

Это — вымысла границы,
Это — свежие следы
По пути за синей птицей,
Залетающей во льды.

Мир, что кажется все чаще
Не музейной тишиной,
А живой, живущей чащей,
Неизвестностью лесной.

Две малявинских бабы стоят у колодца —
Древнерусского журавля — И судачат…
О чем им судачить, Солотча,
Золотая, сухая земля?

Резко щелкает кнут над тропою лесною —
Ведь ночным пастухам не до сна.
В пыльном облаке лошади мчатся в ночное,
Как в тургеневские времена.

Конский топот чуть слышен, как будто глубоко
Под землей этот бег табуна.
Невидимки умчались далеко-далеко,
И осталась одна тишина.

Далеко-далеко от московского гама
Тишиной настороженный дом,
Где блистает река у меня под ногами,
Где взмахнула Ока рукавом.

И рукав покрывают рязанским узором,
Светло-бронзовым соснам под лад,
И под лад черно-красным продымленным зорям
Этот вечный вечерний наряд.

Не отмытые храмы десятого века,
Добатыевских дел старина,
А заря над Окой — вот мечта человека,
Предзакатная тишина.

Сосен светлые колонны
Держат звездный потолок,
Будто там, в садах Платона,
Длится этот диалог.

Мы шагаем без дороги,
Хвойный воздух как вино,
Телогрейки или тоги —
Очевидно, все равно…

Я хочу, чтоб средь метели
В черной буре снеговой,
Точно угли, окна тлели,
Ясной вехой путевой.

В очаге бы том всегдашнем
Жили пламени цветы,
И чтоб теплый и нестрашный
Тихо зверь дышал домашний
Средь домашней темноты.

Не удержал усилием пера
Всего, что было, кажется, вчера.

Я думал так- какие пустяки!
В любое время напишу стихи.

Запаса чувства хватит на сто лет —
И на душе неизгладимый след.

Едва настанет подходящий час,
Воскреснет все — как на сетчатке глаз.

Но прошлое, лежащее у ног,
Просыпано сквозь пальцы, как песок,

И быль живая поросла быльем,
Беспамятством, забвеньем, забытьем…

Я иду, отражаясь в глазах москвичей,
Без ненужного шума, без лишних речей.

Я иду — и о взгляд загорается взгляд,
Магнетической силы мгновенный разряд.

Память гроз, отгремевших не очень давно,
Заглянула прохожим в зрачок, как в окно.

Вдоль асфальта мои повторяет слова
Победившая камень живая трава.

Ей в граните, в гудроне привычно расти —
Камень сопок ложился у ней на пути.

И навек вдохновила траву на труды
Непомерная сила земли и воды,

Вся чувствительность тропки таежной, где след
Иногда остается на тысячу лет.

Осенний воздух чист,
Шумна грачей ночевка,
Любой летящий лист
Тревожен, как листовка

С печатного станка,
Станка самой природы,
Падение листка
Чуть-чуть не с небосвода.

Прохожий без труда
Прочтет в одно мгновенье,
Запомнит навсегда
Такое сообщенье.

Подержит на ветру
Скрещенье тонких линий,
И рано поутру
На листья ляжет иней.

Он чувствует событья кожей.
Что цвет и вкус?
На озарение похожа
Подсказка муз.

Его пространство безвоздушно,
Должна уметь
Одной природе быть послушной
Пластинки медь.

Сожмется, точно анероид
В деленьях шкал,
Свои усилия утроит,
Ловя сигнал.

И передаст на самописцы
Земной секрет,
Оставит почерком провидца
Глубокий след.

От кухни и передней
По самый горизонт
Идет ремонт последний,
Последний мой ремонт.

Не будет в жизни боле
Строительных контор,
Починки старой боли,
Крепления опор.

Моя архитектура
От шкуры до нутра
Во власти штукатура,
Под игом маляра.

И плотничьи заплаты
На рубище певца —
Свидетельство расплаты
С судьбою до конца.

От кухни и передней
По самый горизонт
Идет ремонт последний,
Последний мой ремонт.

Выщербленная лира,
Кошачья колыбель, —
Это моя квартира,
Шиллеровская щель.

Здесь нашу честь и место
В мире людей и зверей
Обороняем вместе
С черною кошкой моей.

Кошке — фанерный ящик,
Мне — колченогий стол.
Кровью стихов настоящих
Густо обрызган пол.

Кошка по имени Муха
Точит карандаши,
Вся — напряженье слуха
В темной квартирной тиши.

Карьер известняка
Районного значенья,
И светлая река
Старинного теченья.

Здесь тени, чье родство
С природой, хлебом, верой
Живое существо,
А вовсе не химера.

Не кладбище стихов,
А кладезь животворный,
И — мимо берегов —
Поток реки упорный.

Хранилище стиха
Предания и долга,
В поэзии Ока
Значительней, чем Волга.

Карьер известняка
Районного значенья,
И светлая река
Старинного теченья.

Я — северянин. Я ценю тепло,
Я различаю — где добро, где зло.
Мне нужен мир, где всюду есть дома,
Где белым снегом вымыта зима.

Мне нужен клен с опавшею листвой
И крыша над моею головой.
Я — северянин, зимний человек,
Я каждый день ищу себе ночлег.

Вчера я кончил эту книжку
Вчерне
Осадка в ней немного лишку
На дне.

В подножье строк или палаток
Гранит.
Нерастворимый тот остаток
Хранит.

Стиха невозмутима мера —
Она
Для гончара и для Гомера
Одна.

Я не искал людские тайны,
Как следопыт.
Но мир изменчивый, случайный
Мной не забыт.

Тепло людского излученья
В лесной глуши,
Земные донные теченья
Живой души.

И слишком многое другое,
О чем нет слов,
Вставало грозное, нагое
Из всех углов…

Рассказано людям немного,
Чтоб грозная память моя
Не слишком пугала тревогой
Дороги житья и бытья.