Варлам Шаламов - Собрание сочинений. Том 3

Уже кистенем, не кистью
С размаха художник бьет.
Сраженье двух разных истин.
Двух судеб холодный пот.

В другую, чужую душу,
В мучительство суеты
Художник на час погружен,
В чужие чьи-то черты.

Кому этот час на пользу?
Художнику ли? Холсту?
Герою холста? Не бойся
Шагнуть в темноту, в прямоту.

И ночью, прогнав улыбку,
С холстом один на один,
Он ищет свою ошибку
И свет или след седин.

Портрет это или маска —
Не знает никто, пока
Свое не сказала краска
У выбеленного виска.

В судьбе есть что-то от вокзала,
От тех времен, от тех времен —
И в этой ростепели талой,
И в спешке лиц или имен.

Все та же тень большого роста
От заколдованной сосны.
И кажется, вернуться очень просто
В былые радужные сны.

По старому следу сегодня уеду,
Уеду сквозь март и февраль,
По старому следу, по старому следу
В знакомую горную даль.

Кончаются стежки мои снеговые,
Кончаются зимние сны,
И тают в реке, словно льдинки живые,
Слова в половодье весны.

Нет, память не магнитофон,
И не стереть на этой ленте
Значение и смысл и тон
Любого мига и момента.

И самый миг не будет стерт,
А укреплен, как путь и опыт:
Быть может, грозовой аккорд,
Быть может, только слабый шепот.

Услышанное сквозь слова
И то, что видено случайно, —
Все сохранила голова
Предвестником для новой тайны.

Я тоже теплопоклонник
Огня или солнца — равно,
Я лезу на подоконник,
Распахиваю окно.

Знакомая даль Ярославны
Дорога, кривое шоссе,
Раскопки в периоде давнем,
Трава в непросохшей росе.

Я жду новостей, как княгиня
На башне когда-то ждала,
Земная моя героиня
На страже добра, а не зла.

Но ветром захлопнуты рамы,
И я наклоняюсь к огню —
К печурке, где отсветы драмы,
Ему я не изменю.

Не шиповник, а пионы,
Точно розы без шипов,
Утвердят во мне законы
Новых мыслей, новых слов.

И приносит запах смутный
Чьей-то жизни слабый тлен,
Как мгновенный, как минутный
И неотвратимый плен.

Это голос отдаленный
Незабытых дней, времен,
Стон коленопреклоненный,
Хорошо известный стон.

Грозы с тяжелым градом,
Градом тяжелых слез.
Лучше, когда ты — рядом,
Лучше, когда — всерьез.

С Тютчевым в день рожденья,
С Тютчевым и с тобой,
С тенью своею, тенью
Нынче вступаю в бой.

Нынче прошу прощенья
В послегрозовый свет,
Все твои запрещенья
Я не нарушу, нет.

Дикое ослепленье
Солнечной правоты,
Мненье или сомненья —
Все это тоже ты.

Три корабля и два дельфина
На желтый остров приплывут,
При шторме девять с половиной
Отыскивая приют.

Они меняют дни на ночи,
Берут концы вместо начал.
И путь становится короче,
И приближается причал.

И волны, волны… Нет им меры.
Три корабля, три корабля,
Не каравеллы, а галеры
Плывут по курсу января.

И по Колумбову компасу —
Не то зюйд-вест, не то норд-ост —
Плывут Дежневские карбасы
Под синим светом старых звезд.

На память черпнул я пол-океана,
Храню у себя на столе,
Зажить не хотят эти ранние раны,
Забыть о подводной скале.

Давно б затянулись в просторе небесном,
В космической высоте,
Где резали воздух Галактики вести,
Дрожа на магнитном щите.

В простом, угловатом граненом стакане
Найти я границы хотел,
Предел бесконечного океана
И бездны бездонной предел.

И вы в разговоры о смерти не верьте,
Там тления нет и следа.
В стакане бурлит, утверждая бессмертье,
Живая морская вода.

А может быть, все это вышло из моды
Стаканы, приметы, цветы,
Игра или только игрушка природы
Стихи эти, я и ты…

Усиливающийся дождь
Не нужен мне.
И скоро высохнет чертеж
Дождя в окне.

И осторожные штрихи
Его руки
Как неуместные стихи —
Черновики.

Все ветра вытерто рукой,
Стекло блестит.
Ложится солнце на покой
И долго спит.

Усиливающийся ливень
Не делает меня счастливым.
Наоборот —
Неразрешимейшая задача —
Лишая мир истоков плача,
Идти вперед.

Быть может, и не глушь таежная,
А склад характера, призванье
Зовет признания тревожные,
Зовет незваные названья.

Автобусное одиночество
И ненамеренность дороги —
Приметы для предмета зодчества,
Для слов, разломанных на слоги.

Служить на маяке механиком,
Подмазывая ось вселенной,
Следя за тем, как люди в панике
Ее смещают постепенно.

Не труд машины вычислительной,
Оборванный на полуфразе.
А всех созвездий бег стремительный
В еще Колумбовом экстазе.

Природа славится ответами
На все вопросы роковые —
Любыми грозами, кометами,
Увиденными впервые.

Далекая от телепатии,
Воспитанная разумно,
Она лишь звездочета мантия,
Плащ серебристо-лунный.

Все осветилось изнутри.
И теплой силой света
Лесной оранжевой зари
Все было здесь согрето.

Внезапно загорелось дно
Огромного оврага.
И было солнце зажжено,
Как зажжена бумага.

В лесу листок не шелохнется —
Такая нынче тишина.
Никак природа не очнется
От обморока или сна.

Ручей сегодня так бесшумен —
Воды набрал он, что ли, вот,
И сквозь кусты до первых гумен
Он не струится, а течет.

Обняв осиновую плаху
И навалясь на огород,
Одетый в красную рубаху,
Стоит огромный небосвод.

Я живу не по средствам:
Трачу много души.
Все отцово наследство —
На карандаши,

На тетрадки, на споры,
На дорогу в века,
На высокие горы
И пустыни песка.

Я одет так легко,
Что добраться домой невозможно,
Не обсохло еще молоко
На губах, и душа моя слишком тревожна.