Генрих Гейне - Романсеро

Разные пироги, соленья..

Прибавь двенадцать арабских коней,

Что стрел оперенных и ветра быстрей,

Двенадцать невольников чернотелых,

Крепких, как бронза, в работе умелых.

Анзари, сей драгоценный груз

Тобой доставлен будет в Туе

И весь, включая мой поклон,

Великому Фирдуси вручен".

Анзари исполнил повеленья,

Навьючил верблюдов без промедленья, -

Была несметных подарков цена

Доходу с провинции крупной равна.

И вот Анзари в назначенный срок

Собственноручно поднял флажок

И знойною -степью вглубь Ирана

Двинулся во главе каравана.

Шли восемь дней и с девятой зарей

Туе увидали вдали под горой.

Шумно и весело, под барабан,

С запада в город вошел караван.

Грянули враз: "Ля-иль-ля иль алла!"

Это ль не песня триумфа была!

Трубы ревели, рога завывали,

Верблюды, погонщики -- все ликовали.

А в тот же час из восточных ворот

Шел с погребальным плачем народ.

К тихим могилам, белевшим вдали,

Прах Фирдуси по дороге несли.

НОЧНАЯ ПОЕЗДКА

Вздымалась волна. Полумесяц из туч

Мерцал так робко нам.

Когда садились мы в челнок,

Нас трое было там.

Докучливо весла плескались в воде,

Скрипели по бортам,

И с шумом волна белопенная нас

Троих заливала там.

Она, бледна, стройна, в челне

Стояла, предавшись мечтам.

Дианою мраморною тогда

Она казалась нам.

А месяц и вовсе исчез. Свистел

Ветер, хлеща по глазам.

Над нами раздался пронзительный крик

И взмыл высока к небесам.

То призрачно-белая чайка была;

Тот вопль ужасный нам

Сулил беду. И всем троим

Так жутко стало там.

Быть может, я болен и это - бред?

Понять не могу я сам.

Быть может, я сплю? Но где же конец

Чудовищным этим снам?

Чудовищный бред! Пригрезилось мне,

Что я -- Спаситель сам,

Что я безропотно крест влачу

По каменистым стезям.

Ты, бедная, угнетена, Красота,

Тебе я спасение дам -

От боли, позора, пороков, нужды,

Всесветных зловонных ям.

Ты, бедная Красота, крепись:

Лекарство я горькое дам,

Я сам поднесу тебе смерть, и пусть

Сердце мое -- пополам!

Безумный бред! Кошмарный сон!

Проклятье этим мечтам!

Зияет ночь, ревет волна...

Укрепи, дай твердость рукам,

Укрепи меня, боже милосердный мой!

Шаддай милосердный сам!

Что-то в море упало! Шаддай! Адонай!

Вели смириться волнам!..

И солнце взошло... Земля! Весна!

И края не видно цветам!

Когда на берег мы сошли,

Нас было лишь двое там.

ВИЦЛИПУЦЛИ

Прелюдия

Вот она -- Америка!

Вот он -- юный Новый Свет!

Не новейший, что теперь,

Европеизован, вянет,-

Предо мною Новый Свет,

Тот, каким из океана

Был он извлечен Колумбом:

Дышит свежестью морскою,

В жемчугах воды трепещет,

Яркой радугой сверкая

Под лобзаниями солнца...

О, как этот мир здоров!

Не романтика кладбища

И не груда черепков,

Символов, поросших мохом,

Париков окаменелых.

На здоровой почве крепнут

И здоровые деревья -

Им неведомы ни сплин,

Ни в спинном мозгу сухотка.

На ветвях сидят, качаясь,

Птицы крупные. Как ярко

Оперенье их! Уставив

Клювы длинные в пространство,

Молча смотрят на пришельца

Черными, в очках, глазами,

Вскрикнут вдруг -- и все болтают,

Словно кумушки за кофе.

Но невнятен мне их говор,

Хоть и знаю птиц наречья,

Как премудрый Соломон,

Тысячу супруг имевший.

И наречья птичьи знавший,-

Не, новейшие одни

Но и, древние, седые

Диалекты старых чучел,

Новые цветы повсюду!

С новым диким ароматом,

С небывалым ароматом,

Что мне проникает в ноздри

Пряно, остро и дразняще,-

И мучительно хочу я

- Вспомнить наконец: да где же

Слышал я подобный запах?

Было ль то на Риджент-стрит

В смуглых солнечных объятьях

Стройной девушки-яванки,

Что всегда цветы жевала?

В Роттердаме ль, может быть,

Там, где ламятник Эразму,

В бедой вафельной палатке

За таинственной гардиной?

Созерцая Новый Свет,

Вижу я моя особа,

Кажется, ему внушает

Больший ужас... Обезьяна,

Что спешит в кустах укрыться,

Крестится, меня завидя,

И кричит в испуге: "Тень!

Света Старого жилец!"

Обезьяна? Не страшись:

И не призрак и не тень;

Жизнь в моих клокочет жилах,

Жизни я вернейший сын.

Но общался с мертвецами

Много лет я -- оттого

И усвоил их манеры

И особые причуды...

Годы лучшие провел я

То Кифгайзере, то в гроте

У Венеры,-- словом, в разных

Катакомбах романтизма.

Не пугайся, обезьяна!

На заду твоем бесшерстом,

Голом, как седло, пестреют

Те цвета, что мной любимы:

Черно-красно-золотистый!

Обезьяний зад трехцветный

Живо мне напоминает

Стяг имперский Барбароссы.

Был он лаврами увенчан,

И сверкали на ботфортах

Шпоры золотые -- все же

Не герой он был, не рыцарь,

А главарь разбойной шайки,

Но вписавший в Книгу Славы

Дерзкой собственной рукой

Дерзостное имя Кортес.

Вслед за именем Колумба

Расписался он сейчас же,

И зубрят мальчишки в школах

Имена обоих кряду.

Христофор Колумб -- один,

А другой -- Фернандо Кортес.

Он, как и Колумб, титан

В пантеоне новой эры.

Такова судьба героев,

Таково ее коварство

Сочетает наше имя

С низким, именем злодея.

Разве не отрадней кануть

В омут мрака и забвенья,

Нежели влачить вовеки

Спутника,с собой такого?

Христофор Колумб великий

Был герой с открытым сердцем,

Чистым, как сиянье солнца,

И неизмеримо щедрым.

Много благ дарилось людям,

Но Колумб им в дар принес

Мир, дотоле неизвестный;

Этот мир -- Америка.

Не освободил он нас

Из темницы мрачной мира,

Но сумел ее расширить

И длиннее цепь йам сделать.

Человечество ликует,

Утомясь и от Европы,

И от Азии, а также

И от Африки не меньше...

Лишь единственный герой

Нечто лучшее принес нам,

Нежели Колумб, -- и это

Тот, кто даровал нам бога.

Был Амрам его папаша,

Мать звалась Иохавед,

Сам он Моисей зовется,

Это -- мой герой любимый.

Но, Пегас мой, ты упорно

Топчешься вблизи Колумба.

Знай, помчимся мы с тобою

Кортесу вослед сегодня.

Конь крылатый! Мощным взмахом

Пестрых крыл умчи меня

В Новый Свет -- в чудесный край,

Тот, что Мексикой зовется.

В замок отнеси .меня,

Что властитель Монтесума

Столь радушно предоставил

Для своих гостей-испанцев.

Но не только кров и пищу -

В изобилии великом

Дал король бродягам пришлым

Драгоценные подарки,

Золотые украшенья

Хитроумного чекана, -

Все твердило, что монарх

Благосклонен и приветлив.

Он, язычник закоснелый,

Слеп и не цивилизован,

Чтил еще и честь и верность,