Феликс Кривин - Круги на песке

Ложь бывает доброй или злой,
Сердобольной или беспощадной.
Ложь бывает ловкой и нескладной,
Осмотрительной и безоглядной,
Упоительной и безотрадной,
Слишком сложной и совсем простой.

Ложь бывает грешной и святой,
Скромненькой бывает и нарядной,
Выдающейся и заурядной,
Откровенной, нелицеприятной,
А бывает просто суетой.

Ложь бывает страшной и смешной,
То всесильной, то совсем бесправной,
То униженной, то своенравной,
Мимолетной или затяжной.

Ложь бывает дикой и ручной,
Будничной бывает и парадной,
Вдохновенной, скучной и иной…

Правда же бывает только правдой.

Путь к истине точно такой же,
Как и от истины путь.
Он ничуть не длиннее,
Он только труднее чуть-чуть.

На то, чтоб подняться к истине,
Можно потратить жизнь.
От истины нужно всего лишь
Скатиться кубарем вниз.

Всемирный закон притяжения,
Где ж постоянство твое?
Притягивает нас истина,
А катимся мы — от нее.

Но все ж, вопреки всем силам,
Которые тянут вниз,
Мы поднимаемся к истине
И тратим на это жизнь.

Когда пещерный человек
Надел впервые шкуру зверя,
То он в глазах своих коллег
Был чудаком, по меньшей мере.

Его ругали старики
И ребятня встречала свистом,
На нем точили языки
Безжалостные моралисты,

И жизнь его была горька
На данном уровне культуры.
А время шло.
Прошли века —
И люди все надели шкуры.

Но в них ценились иногда
Не легкость, теплота и носкость,
А только яркие цвета —
Разводы, крапинки, полоски.

Какой нелепый оборот:
Презрев разумные законы,
То, что новатор создает,
Уничтожают эпигоны.

Она воскликнула: «Я буду!»
Он бросил холодно: «Я был».
Как презирал его рассудок
Ее невежественный пыл!

Она была надежды пошлой
И глупой радости полна.
Что для него являлось прошлым.
Считала будущим она.

Ее опасность не страшила.
Готовая идти на риск,
Она рвалась к его вершинам.
Он был не прочь спуститься вниз.

И наблюдать за ними было
Занятно, стоя в стороне…
Но это все происходило,
Увы, не где-то, а во мне.

Как говорят поверья древние,
Изображения наскальные,
На Скандинавском скудном севере
Небесный свод держали карлики.

Быть может, в это время дикое
Земля была бедна талантами,
Что стали малые великими,
Что стали карлики атлантами?

Давно мы стали атеистами
И веру заменили знанием…
Но небо и сегодня низкое
Над городами Скандинавии.

По ночам, когда землю окутает мгла,
Загораются звезды над нею.
Есть созвездие Ворона, Пса и Орла —
Нет созвездия Прометея.

То ли сфера небесная слишком мала —
Прометей на ней не отмечен…
Но горит над землею созвездье Орла,
Что клевал Прометееву печень.

И горит над землею созвездие Пса,
Злого Цербера, стража ночи.
И стоглавая Гидра таращит глаза,
Словно миру погибель прочит.

Скалит пасти Дракон, извивается Змей,
Но от них на земле не светлее…
Среди тысяч и тысяч ночных огней
Ищут люди огонь Прометея.

Неведомо куда,
Неведомо откуда
Летит моя Земля,
Неведомое чудо.

И я, как будто нивх
В пучине океана:
Из мрака и тумана
Меня выносит Миф.

Шел корабль от Вопроса к Ответу,
Было много на палубе люда.
Но спокойно читал газету
Человек, отвергающий чудо.

Шел корабль от Загадки к Разгадке,
Возмущая холодный рассудок.
Но держал свои мысли в порядке
Человек, отвергающий чудо.

Дули мимо попутные ветры,
Паруса безнадежно повисли.
И не верил ни сантиметру
На пути от Безумия к Мысли,

И стоял, как невзятая крепость,
И считал это бредом и блудом
На пути из Нелепости в Леность
Человек, отвергающий чудо.

Но все так же упорно и дерзко
Шел корабль от Случайности к Сути
Через рифы и бури, и бездны,
И толпились на палубе люди.

Если где-то они затонут,
Если к цели они не прибудут,
Это значит: открыл кингстоны
Человек, отвергающий чудо.

Человек из арифметики
Не верит в тригонометрию,
Не верит в это поветрие
Тригонометрических функций.
Сейчас у нас даже школьники
Рассуждают о треугольнике —
О любовном,
Трагическом,
А особенно о Бермудском.

Человека из арифметики
Кое-кто обвиняет в косности —
Из-за секансов этих,
Косинусов
И прочего безрассудства.
Но он проживет спокойненько
Без всех ваших треугольников —
Без любовных,
Трагических,
А в особенности бермудских.

Занимались бы лучше сложением,
Вычитанием,
Умножением.
Кстати, к таблице умножения
Никогда не поздно вернуться.
А в ней — ну ни вот на столько
Не сказано о треугольнике —
Ни о любовном,
Ни о трагическом,
Ни, тем более, о Бермудском.

У рассудка трезвые заботы,
У мечты — неведомые страны.
Называли люди донкихотом
Первого на свете Магеллана.
Первого на свете капитана,
Первого на свете морехода,
Уплывающего в океаны,
Называли люди донкихотом.

У рассудка точные расчеты,
У мечты — туманные идеи.
Называли люди донкихотом
Первого на свете Галилея,
Первого на свете Птоломея,
Первого на свете звездочета,
Негодуя или сожалея,
Называли люди донкихотом.

Но Земля, как прежде, рвется в небо,
И мечта скитается по свету.
В прошлое уходят быль и небыль,
Но живут бессмертные сюжеты.
Обезьяне было неохота
Расставаться с добрым старым веком,
И она считала донкихотом
Первого на свете человека.

Соорудил я цепь простую
Из нескольких известных истин:
Я мыслю — значит, существую.
Я сомневаюсь — значит, мыслю.
Я вижу — значит, сомневаюсь,
Пусть это кажется бесспорным,
И, видя белое, пытаюсь
Его себе представить черным.
И тут же думаю: а может,
Не черный это цвет, а белый?
О, до чего же, до чего же
Мне сомневаться надоело!
Но от сомнений ненавистных
Нигде спасенья не найду я:
Я сомневаюсь — значит, мыслю,
А мыслю — значит, существую.