Эварист Парни - Война богов

Красива ли плутовка?

Недурна.
Священники, епископы, прелаты,
Каноники, бельцы и чернецы
Греховными желаньями объяты,
Увидевши такие образцы.

В чем, собственно, утехи их?

Дворцы,
Любовницы, алмазы и рубины,
Игра, охота, статуи, картины,
И скачки, и смазливые юнцы.
Богатства их не мог бы сосчитать я;
Но прихоти, да и наложниц платья
Обходятся так дорого — беда!
Безденежье их мучает всегда.
Установить, однако, им нетрудно
Мзду новую иль подать на грешок,
И снова их наполнен кошелек.
Приехав в Рим с мошной довольно скудной,
Скупает там монах-иезуит
И ладанки, и крестики, колечки,
И отпущенья папские, и свечки;
И грешникам, которых ад страшит,
Втридорога перепродать спешит.
Мошенничеством Лютер недоволен
И голосит: «Торг этот недозволен!»

А, протестант? Убейте, черт возьми!
Проклятье им!

Упущен час, пойми.

Убейте все ж!

Однако убивают
Уж ряд веков; пора и честь бы знать.

Ведь надо ж победителями стать!

Не удалось: Европой обладают,
Помимо папы, Лютер и Кальвин.

Мы людям стоим дорого, мой сын!

Одно меня немного утешает...

Ага! Варфоломеевская ночь?

О дивная!

Еще вознаграждает
Испанцев пыл: кровь проливать непрочь,
Спешат они открыть для этой цели
Америку: индейцы там доселе
Не знают вас — какой великий грех!

Крестите их.

Уже убили всех.
Во имя ваше льется кровь людская
Повсюду, вплоть до самого Китая.
Тот — убивает, этот — умирает...
Все — в вашу честь, от края и до края.

О, сколько жертв! Какая в том нужда?
Как много крови пролито напрасно!
Не лучше ли — со мною вы согласны?
Не делаться богами никогда?

Философов читаете? Давно ли?

Ошиблись вы. Нельзя давать им воли,
Все это — наши ярые враги.
Коль прояснятся у людей мозги
Мы задрожим при имени деистов;
Вы знаете: их дерзкий нрав неистов.

Ай-ай! Молчите!

Всюду и везде
Бог истинный, хотя его нигде
Не увидать... Мы ж — выдумка людская,
Мы — сказка, мы — побасенка пустая...
Сомнение развеет нас, как дым.

Долой сомненье, и неверье — с ним!
Слепая вера разум уничтожит,
Невежество власть нашу приумножит.

И Библия.

А ежели совсем
Ложь с разумом соперничать не сможет
Что делать нам?

Тогда вновь станем тем,
Чем были мы, иль попросту — ничем.

Я домосед: по целым дням сижу
У камелька, и уголья мешаю.
И все-таки от холода дрожу
И скверную погоду проклинаю.
И так часы проходят в болтовне...
Когда же ночь напоминает мне,
Что спать пора, и я ложусь послушно
В свою постель, напяливши колпак,
И на меня за маком новый мак
Роняет из охапки сон воздушный
На крыльях сна далёко я лечу:
Как Тавернье, я странствую повсюду.
Народов всех, каких ни захочу,
Выдумываю нравы и причуды.
На островах Таити задержусь,
Недолго над Японией витаю,
Затем в Китай легко переношусь
И в Грузию с рассветом прилетаю.
Два слова: «женщина» и «красота»
Сливаются в одно и то же слово
На языке грузин; моя мечта
Остаться там, но я — в Париже снова.
О, если бы на небеса, к богам
Сон перенес меня в часы досуга
И, странствуя от севера до юга
С Минервою, все видел бы я сам!

Минерва начала повествованье:
«Бессмертных небожителей собранье
(Вы слыли таковыми до невзгод),
По-вашему, я очень задержалась?
От нетерпенья это показалось.
Сейчас вы мой услышите отчет
На полдень я направила полет
И встречена была богами Нила.
Им вовсе неохота воевать;
В бою поддержки можно ль ожидать
От Аписа-быка, от крокодила,
От аиста, от кошки, от жука?
Лечу оттуда в Сенегал: река,
По берегам — священные дубравы,
А в них — неядовитые удавы.
Там нечего мне делать, и лечу
Над Африкой я далее... Но — чу!
Вот подо мной забавное собранье
Жестянок, блях и всяких пустяков;
И все это — предметы почитанья:
Там негры сами делают богов.
Встав поутру, присядут за порогом;
Затем они глядят по сторонам
И первое, что предстает глазам,
Становится их амулетом-богом.
До вечера кадят ему; глядишь
День кончился, и выброшен фетиш.
А завтра, начиная все сначала,
Они обожествляют что попало.
Но по ночам — безбожники они.

От новоявленной такой родни
Я уношусь, и вижу панораму:
Богов индийских предо мной семья.
На старшего из братьев, то есть Браму,
Не очень-то рассчитывала я:
Создателю вести войну негоже.
Бог Вишну воевать не любит тоже,
Заботиться он должен обо всем.
И Шиву я на помощь приглашаю.
Он рек: «Я все охотно разрушаю,
И был бы рад помериться с врагом.
Но, видишь ли, нельзя оставить Браму
Бесстыдник он: не оберешься сраму!
Тебе его характер незнаком.
На матери он собственной женился
И сделался сестры своей отцом;
Дочь подросла — он и в нее влюбился.
Однажды я по делу отлучился,
А старикан дочурку подстерег
В лесу; она в испуге убегает.
Оленем став, и резв, и быстроног,
Кидается он вслед и догоняет;
Догнав — над ней насилье учиняет...
Хочу за честь племянницы отмстить
(Хоть Вишну и советовал простить,
Его натуре ненавистна кара).
У Брамы, как известно, пять голов;
Слетела с плеч от моего удара
Одна; четыре же без дальних слов
Я отхлестал за эти похожденья.
Но коль покину я свои владенья,
То примется вновь Брама за свое,
А Вишну той порой починит все,
Что я разрушил.. . Нужно мне, богиня,
Остаться дома. Верь, мне очень жаль
(Не удивит тебя моя печаль),
Что не могу я уничтожить ныне
Твоих врагов и всех вас заодно».