Эварист Парни - Война богов

«От голубя ягненок родился!
Рек Бог-отец, прищурившись хвастливо.
Как вам понравилось такое диво?
Невероятно это, знаю я,
Но верят люди... Так что все в порядке,
Загадка не нуждается в разгадке!»

Актеры показали под конец
Гостям «страстей христовых» образец.
Сюжет известный; впрочем, скажем прямо,
Понравилась не очень эта драма.
Случилась тут нечаянно беда,
Печальную развязку оживила.
Уже герой, спектакля заправила,
Был после бичеванья и суда
Подвешен на кресте. Для этой роли
Был взят святой лет двадцати, не боле,
Красивый, сильный, знавший как играть.
Он был нагим от головы до пяток;
Лист фиговый, одежды всей остаток,
Скрывал лишь то, что следует скрывать.
Прекрасная и после покаянья,
Рыдала Магдалина, и рыданья
Грудь юную правдиво потрясли,
Распятого вниманье привлекли.
О, как вздымалась грудь ее от стонов!
Все созерцал — до розовых бутонов,
А может быть, и больше видел он...
Страдальца взор немало был смущен,
Но все-таки терпел сию картину,
Как вдруг листок приподниматься стал...
«Эй, живо уберите Магдалину,
Не то сейчас произойдет скандал!»
Листок упал... И пресвятая Дева
Взор отвела, улыбку еле скрыв,
А Бог-отец, не проявляя гнева,
Пробормотал: «Голубчик, видно, жив!»

Закончилось на этом представленье.
Прощальные учтивы выраженья,
И гости возвращаются домой
Со смехом: «А голубчик был живой!»

Покинув мир, пристанище печали,
Шесть праведных (преданья говорят),
На небеса отправившись, стояли
У наглухо закрытых райских врат.
Выходит ангел, каждого подряд
«Какой ты веры?» строго вопрошая.

Вот добрый мусульманин пред тобой.

Иди в магометанский угол рая.
Налево он. Ну, подходи, второй!

А я — еврей.

Так разыщи скорее
Своих в раю. А ты зачем еврея
Толкаешь? Кто ты?

Лютеранин я.

Войди ж! Твоих собратий тут семья.
Не заблудись: храм лютеран направо.

Я — квакер.

Ну, так шляпы не снимай.
Найдется и для квакеров забава:
У них свой клуб, где курят трубки.

Браво!

Я добрым был католиком, узнай,
И удивлен до крайности, признаться,
Что мавр и жид идут со мною в рай.

Иди, иди, не стоит удивляться.
Еще один? Поди сюда, шестой!
А ты какой же веры?

Никакой.

Но каждый ведь во что-нибудь да верит!

Я веровал в бессмертие души,
Да в бога, что поступки наши мерит.

Войди же в рай! Где сесть — ты сам реши.

Так умствовал (безумствовал, скорее)
Один мудрец, философ-нелюдим.
Благой господь да сжалится над ним!
Не верьте сей кощунственной идее!
Нет, верьте так, как верили отцы,
Любите так, как матери любили!
Любите, верьте, чтобы вам открыли
Свои врата небесные дворцы!
Но погодим: сейчас война начнется
На небесах, и рать пойдет на рать;
Не все успел Христос завоевать,
Мы поглядим, как дело обернется.

Забыты всеми, в вотчине своей
Языческие боги прозябали.
Что за напасть! Чем дальше — тем трудней:
Дары, куренья — все позабирали
Счастливые соперники у них...
Ну, как прожить без жертв и благовоний?
Голодным дела нет до церемоний,
И воины на стенах крепостных
На скудное роптали пропитанье,
Жалели о былом преуспеянье;
Нахмурив лоб и стиснув кулаки,
На христианах душу отводили,
Людей и так, и этак поносили.
Но был рассеян приступ их тоски
Вдруг облаком большущим фимиама
«Ого! — они воскликнули, — у нас
На много дней окажется запас.
Ура! Обед сюда несется прямо,
И червячка мы заморим сейчас!»

Надежда на обед не оправдалась,
Хоть слюнки у язычников текли.
Ведь облако сие сопровождалось
Эскортом многочисленным: с земли
Добычу сорок ангелов несли.
И, не внимая трезвому рассудку,
Солдаты рассердились не на шутку.
Нарушен был Юпитера приказ:
Набросились они без дальних фраз
На ангелов, едва живых от страха,
Осыпали их со всего размаха
Ударами под вопли «Караул!»
И не один без крыльев улизнул.

Хотели завладеть своей добычей
Язычники (таков войны обычай).
Не тут-то было! К ангелам как раз
Из рая подоспело подкрепленье.
Спешит и от Юпитера тотчас
К своим подмога; вновь кипит сраженье.
Хоть было тридцать против одного,
Однако неизвестно, кто кого?
Держался каждый воин молодчиной,
Отважны у Юпитера бойцы.
Но вот Самсон... Дрожите, наглецы!
Он победит вас челюстью ослиной,
Оружием, прославленным навек:
Когда-то он убил сто человек,
Размахивая ею, как дубиной.
Бегите же, не то вам всем — капут!
Но ты, Самсон, гляди все время в оба
Семь волосков, что у тебя растут
На темени — оберегай особо:
В них — мощь твоя! Вот в сечу он полез
Один смельчак бежит наперерез:
«Я в силищу твою не очень верю!
Найдется дело моему мечу:
Твой зад я им слегка пощекочу
И ширину твоей спины измерю!»
Но тут ослиной челюсти удар
Обрушился на челюсть краснобая.
Невесть куда девался речи дар,
И каждый, от беды себя спасая,
Стал биться молча, местью устрашен.
Победу торжествует наш Самсон:
Все небо сплошь усеяно зубами,
Которые он выбил... Беглецами
Был Геркулес об этом извещен.
Алкмены сын, чьи очи засверкали,
Покинув вал, на выручку спешит.
Огромными скачками он бежит,
И христиан сердца затрепетали.
Так иногда, рыча, с ливанских гор
Спускается свирепая гиена;
От бешенства из пасти брызжет пена
И мечет пламя разъяренный взор.
И смерть, и страх подкрались вместе с нею
К пасущимся у ручейков стадам,
К собакам, овцам, детям, пастухам...

Гордясь непобедимостью своею,
Герой, что филистимлян одолел,
Алкида ждал, неустрашим и смел.
Но столь же храбр и победитель Кака
Кого не сокрушит его атака?
Огромною дубиной, разъярен,
Богатырю удар наносит он.
На мелкие кусочки разлетелся
Самсона шлем; невольно наш герой
Склонил главу, потер ее рукой.
Мир перед ним внезапно завертелся,
Посыпались вдруг искры из очей.
Он на ногах огромных пошатнулся,
Но лишь на миг. — «Вот я тебя, злодей!»
И челюстью ослиной размахнулся
Силач Самсон. Тут всемогущий бог
Богатырю еврейскому помог:
Хоть Геркулес увертливый нагнулся
Дубина разлетелась на куски...
Узнайте мощь Самсоновой руки!
Храбрец Алкид в лицо ему швыряет
Обломок, остававшийся в руках,
И за власы противника хватает.
Всех христиан объял великий страх,
Они вопят: «Ах он, проклятый! Ах!
Погибнет чудодейственная грива!
Допустим ли, чтоб потерпел урон
Непобедимый, гордый наш Самсон?
Спасем его! На помощь, братцы! Живо!»