Джордж Байрон - Дон Жуан

Но сердце женщин все чего-то ждет
И счастья ищет в чувстве беспричинном,
Их пустота сердечная гнетет,
И слишком часто грустно без причин им.
Так лоцман в бурный час ладью ведет
Без компаса по гибельным пучинам.
И, может быть, на груды острых скал
Швырнет его с размаху злобный вал!

В Шекспировом саду неувядаемом
Есть маленький цветочек; повинюсь
Перед кумиром, всеми почитаемым,
Я к лепесткам прекрасным прикоснусь!
Нам, рифмой и размером притесняемым,
Бывает трудновато, признаюсь;
Но, как Руссо, цветочек созерцая,
«Voila la pervenche!» [88] «Вот барвинок!» (франц.). — я восклицаю.

Ax! Эврика! Я понял, почему
Назвал Шекспир «любовью от безделья»
Цветочек свой: лишь праздному уму
Доступно страсти бурное похмелье;
Кто делом занимается, тому
Не может стать любовь единой целью.
Уж ныне аргонавтов корабли
Медею бы с собой не повезли.

«Beatus ille procul» [89] «Блажен тот, кто далек» (лат.). от «negotiis!» [90] «Дел» (лат.).
Сказал Гораций: но не прав поэт.
В его девизе: «Noscitur a sociis», [91] «Каждый познается по своим друзьям» (лат.).
Точней и лучше выражен совет.
Но если б даже на меня набросились
Все те, кем возвеличен высший свет,
Всем заявлю я тоном самым смелым:
Счастливей вас любой, кто занят делом.

На плуг сменил идиллию Адам,
Из листьев фиги платье сшила Ева
(Искусству одеваться наших дам
Божественное научило древо!),
И с той поры понятно стало нам,
Что зло, которое познали все вы,
Плод праздности; лишь отдых от работ
Часам безделья цену придает.

Не светская рассеянная праздность
Особый метод пытки развлеченьем,
Стремленье украшать однообразность,
В которой счастье стало пресыщеньем!
Отсюда — романтизма несуразность
И синие чулки с пустым томленьем,
Бесед философическая мгла
И, главное, — романы без числа.

Романы в жизни я видал такие,
Каких еще ни разу не читал,
А перечисли их и расскажи я,
Никто б и верить, кажется, не стал!
Но тайны уважаю я чужие;
Я знаю, что молчанье — идеал,
А потому про тайные романы
Рассказывать и сплетничать не стану.

«И устрица бывает влюблена»,
И тоже, вероятно, от безделья,
Вздыхает в одиночестве она,
Как сумрачный монах в унылой келье.
Уединенье, лень и тишина
Опасней, чем греховное веселье;
Нечистыми не зря со всех сторон
Любой святой католик окружен

О Уилберфорс, венчанный черной славой,
Ты, Африки моральный Вашингтон!
Колосс несправедливости кровавой
Тобою осужден и побежден!
Но если человеческого права
Ты подлинным защитником рожден
Освобождая черных, между делом
Надень-ка цепи некоторым белым.

Сошли «святую трояку» в Сенегалию
И Александра Лысого запри,
Чтоб развлеченья рабства испытали и
Запомнили тираны и цари.
Пускай герои страшной вакханалии
Огонь глотают сами! Присмотри,
Чтоб новых нам не стоила мильонов
Постройка королевских павильонов.

Открой Бедлам и к власти допусти
И, право, ты увидишь в изумленье,
Что нам вреда не может принести
Их soi-disant [92] Так называемое, так сказать (франц.). безумное правленье.
А что теперь «нормальные» в чести,
Так это — роковое заблужденье;
Но я, как Архимед, без point d'appui [93] Точка опоры (франц.).
Потратил тщетно доводы свои.

Один дефект имела Аделина:
В ее холодном сердце, к сожаленью,
Все было тихо, строго и пустынно
Претят таким натурам измененья
И новизна. Но в страшные руины
Подобный гордый храм землетрясенье
Способно превратить в кратчайший срок,
А это вам, красавицы, урок!

Она любила мужа как умела,
Сизифовой любовью, так сказать:
Ведь собственное чувство то и дело
Ей приходилось в гору поднимать.
Но перемен миледи не хотела,
Предпочитая мирно тосковать;
Союз их был примерный, благородный,
Счастливый, только несколько холодный.

Их разделяло не различье лет,
А разность их натур, и однотонно,
Подобная движенью двух планет,
Текла их жизнь спокойно, неуклонно,
Раздельно. Так свой сохраняет цвет,
Стремясь сквозь Леман, голубая Рона,
Когда кристальной глади забытье
Объемлет и баюкает ее.

В ней быстро загорался интерес
К тому, что занимало или льстило,
Тогда в ней чувство брало перевес,
Захлестывало, даже уносило.
Известно, как легко играет бес
Большою впечатлительностью; сила
Внезапных впечатлений тем страшней,
Чем видимая сущность холодней.

Бесовское в ней было дарованье,
Которому два имени дано:
Когда успешны наши начинанья,
Зовется гордой стойкостью оно;
Но ежели бесплодны все дерзанья,
Простым упрямством. Только мудрено
Определить границы и приметы,
Явленье отличающие это.

Будь Бонапарт героем Ватерлоо,
Примером стойкости считался б он;
Теперь, когда ему не повезло,
Он прозвищем упрямца заклеймен.
Но кто нам скажет — что добро? что зло?
Я, право, озадачен и смущен!
Вернусь-ка лучше к леди Аделине;
Она у нас ведь тоже героиня,

Была ль она в Жуана влюблена?
Она себя сама не понимала,
А если б только поняла, — она
От собственного сердца б убежала.
Она была сочувствия полна,
Поскольку Дон-Жуану угрожала
Опасность несомненная, а он
Был, ей казалось, плохо защищен.

Он был ее приятель, юный брат,
Но искренне, не в стиле оперетки.
О платонизме часто говорят
Лукавые французские кокетки,
И немки романтичные горят
В какой-нибудь лирической беседке
От чистых поцелуев, — но она
Была для честной дружбы рождена.

Конечно, пола тайное влиянье,
Слегка подогревающее кровь,
Их дружбе придавало обаянье,
Похожее немного на любовь.
Ведь вредно только страсти состоянье
Для нежной дружбы. Повторяю вновь,
Что женщина как друг всего вернее;
Лишь не ищи любовной связи с нею.

Но всякая любовь в себе таит
Зародыш измененья — и не диво;
Лишь на мгновенье молния блестит;
Стихий неудержимые порывы
Иметь не могут формы — все летит,
Все движется, меняясь прихотливо,
А нежная любовь уж никогда
Не может быть надежна и тверда!

Я часто слышал жалобы влюбленных
На то, что страстью увлеклись они,
А, как известно, страсть и Соломона
В шута преобразила в оны дни!
И даже добродетельные жены,
Слывущие примером искони,
Какому-нибудь тихому созданью
Умели отравить существованье.