Владимир Смоленский - Собрание Стихотворений

Но для того избрал тебя Господь
И научил тебя смотреть и слушать,
Чтоб ты жалел терзаемую плоть,
Любил изнемогающие души.

Он для того тебя оставил жить
И наградил свободою и лирой,
Чтоб мог ты за молчащих говорить
О жалости — безжалостному миру.

Медленно бредёт людское стадо,
Лёгкий жребий тяжело влача, —
Рая нет, но и не будет ада,
Грубый окрик, легкий взмах бича,

Это есть и это вечно было, —
Труд и сон, а по весне любовь,
Эй, Пастух, всей этой тёмной силе
Хлев и корм и бойню приготовь!

Эй, Пастух, ты знаю не ответишь,
Слушай же!.. — Но уж летят с высот
Равнодушные удары плети,
Злобно косится покорный скот —

«Вот ещё один, порядок стадный
Смеет, безрассудный, нарушать.
Всех таких, чтоб не было повадно,
Надо бы копытом растоптать!»

Вызывая ужас и смех,
Он грядёт сквозь кадильный дым,
Средь живых и средь мёртвых всех
Двенадцать идут за Ним.

Но каждый глядит тайком
В окно, в Его вышину… —
Но разве бросишь свой дом,
Свой гроб и свою жену?

Не бросишь! — Распни Его,
Осанна Ему в веках!
— Отчаянье и торжество
В мёртвых Его глазах.

Прикинув и так и сяк,
Душа успокоившись спит,
А в кружке медный пятак
Об её спасенье звенит.

Не пора ль развеять скуку —
Медленно сжимая руку,
Погрозить своей судьбе,
Чтоб тоску рассеять злую,
Горло перервать буржую
(Или самому себе?..)
Не пора ль, в конце бесславном,
Стать рабам разумным равным,
Жить и думать, как они,
Напитав свою утробу,
Завистью, деньгой и злобой
Озарить пустые дни.
Вдохновенье и мечтанье
Сытым счастьем обезьяньим
Не пора ли заменить?
Не пора ль прибавить жиру
И, разбив о камень лиру,
Камнем в небо запустить.
Чтобы быть как все, как эти
Тёмные и злые дети —
Всё предать и всё принять
И о жизни прошлой, смутной,
О высокой, о беспутной
Никогда не вспоминать.

Не стоило так долго жить,
Так много знать, так много видеть,
Чтоб виденное разлюбить,
Любимое возненавидеть.

Не стоило. — Не возражай,
Не спорь — ты знаешь цену слова;
Себя надеждой не смущай
И ложью не прельщай другого.

Средь тёмных душ, и слов, и числ
В небесное глядись сиянье
(Единственный быть может смысл!)
Земное дли существованье

Не для того, чтоб что-то вдруг
Понять или простить кому-то
(Всё прощено, мой нищий друг…)
Но дли, чтоб отдалить минуту

Прощания, вот с этим всем
Ничтожным и прекрасным миром,
Где в шуме умолкала лира,
Ненужная ему совсем.

Оттого, что я тебя люблю,
Ласточку весёлую мою,

Мой чудесный золотой цветок,
Мой в аду не тающий ледок,

Мой глубокий вздох, мой лёгкий стон,
Мой прекрасный, мой предсмертный сон.

Оттого, что я люблю тебя,
Погибая и тебя губя,

Там, на запредельных высотах,
В недоступно близких небесах,

Благостна, печальна и светла
Божия улыбка расцвела.

Не знаю как, не знаю почему,
Какими силами земли иль неба,
Но ты со мною делишь корку хлеба
И к сердцу приникаешь моему.
И в смерти час, и в вдохновенья час
Со мною ты всегда неотделимо,
Всё движется, всё — мимо, мимо, мимо…
Недвижно лишь твоих сиянье глаз.

И в сложности мучительной моей,
И в простоте сияющей твоей,

В моём почти безумном вдохновенье,
В твоём простом, как райской птицы, пенье,

Есть общность странная, есть тот же звук иль тишь,
Среди других их сразу различишь,

Какая-то чуть видная черта
В морщине лба или улыбке рта,

Одна и та же слабость или сила —
Она навеки нас соединила.

Иногда мне кажется — ошибка,
Столько раз солгавшая мечта, —
Я совсем не тот и ты не та,
Лишь кривая на губах улыбка.

Боже мой! — от века каждый знает,
Чем кончается земная страсть, —
Человек лишь для того взлетает,
Чтоб вздохнуть, и крикнуть, и упасть.

Но в ответ, не говоря ни слова,
Может быть не слыша ничего,
Ты глядишь, и нежно и сурово,
В глубину безумья моего

И украдкой крестишь неземною,
Легкой и горячею рукою.

Я знаю, исчезнет вот это печальное счастье,
И ляжет на сердце уже ледяная рука,
И страсти на смену придёт неземное бесстрастье,
И ветер сорвет лепестки золотого цветка.

Я знаю — исчезнет… Но что мне до исчезновенья,
Когда ты живёшь всем смертям вопреки и в ответ,
Когда мне так сладко меж жизнью и смертью скольженье,
Сквозь ясность слепую и сквозь ослепительный бред.
Мы, помнишь, читали — «одни поцелуи всесильны»,
Мы, помнишь, метались, друг друга по свету ища?
Какое нам дело, что где-то есть сумрак могильный,
И что у Распятья горит гробовая свеча.

Ты отнял у меня мою страну,
Мою семью, мой дом, мой легкий жребий,
Ты опалил огнём мою весну —
Мой детский сон о правде и о небе.

Ты гнал меня сквозь стужу, жар и дым,
Грозил убить меня рукою брата,
Ты гнал меня по всем путям земным,
Без отдыха, надежды и возврата.

Меня Ты ранил жалом нищеты,
Болезнями, и голодом, и жаждой,
Я прозревал жестокие черты
За каждой болью, за обидой каждой.

И нет конца — Ты мучишь вновь и вновь,
И нет конца и нет тоске названья —
Ты отнимаешь у меня любовь,
Последнее моё очарованье.

Её Ты мучишь страшною мечтой,
Свой мёртвый Лик к живой душе склоняя,
Я вижу, никнет под Твоей пятой
Мой золотой цветок, моя любовь живая.

Вот, тяжело встаёт моя душа
Тебе наперекор, Тебе навстречу,
Пускай едва жива, пускай едва дыша,
Но вечная перед Тобой Предвечным.

И там, в Твоём аду, и здесь, с Тобой в борьбе,
За всё спасенье и за всё блаженство,
Вот эту страсть, вот это совершенство
Моей любви не уступлю Тебе.

Быть может скоро, на закате дня,
Иль на рассвете, на одно мгновенье,
Увижу я, что всё вокруг меня
Нездешнее имеет выраженье.

Вокруг меня сольются ночь и день
В каком-то небывалом сочетанье,
И дрогнет мир и поплывёт, как тень,
В прозрачный свет, похожий на звучанье.