Леонид Латынин - Праздный дневник

Наконец-то будет детство,
Что мне нынче по плечу, —
То единственное средство:
Жить вчера, как я хочу.

Мы с тобой построим сани,
Дом построим и очаг,
Будем жить там только сами,
С бездной нынешней в очах.

Все дожди да будут наши
В этой шири голубой.
А когда мы станем старше,
Мы поженимся с тобой.

И венчаться под ракитой
Нам придется, милый мой,
Слава Богу, в неубитой
Жизни, грешной и живой.

Осинник чист, и лопухи теплы,
И руки пахнут жизнью и простором,
И мы с тобой на берегу Ветлы
В том будущем единственном, в котором

Нам жить дано открыто и всерьез,
И все исчислить медленно и точно,
Качаться в такт у стонущих берез
Навеселе, туманно и бессрочно.

И жить, как жить пришедшему дано
В случайный мир неутолимой страсти,
Чтобы подняться на любое дно
И жить в его велении и власти.

И знать, что мы – отсюда до всегда —
Еще вернемся в тайные чертоги.
И нас услышит мертвая вода,
Живою став на выдохе в итоге.

Оставайся одна в незатейливом доме,
Где болтаются призраки в сонной гульбе.
Словно нет никого у тебя, милая, кроме
Нездоровья людей, что бесследно прошли по тебе.

Я сыграю навзрыд твою бедную долю,
Я ладони свои расстелю под тобой.
И немного, мой друг, про себя поглаголю,
Помогая продлить твой мучительный бой

С этой жизнью шальной, не вписавшейся в норму,
В этой самой мирской полуночной поре,
Мы оставим себе только пеструю форму,
Что нужна дуракам в надоевшей игре.

Я, конечно, готов, я, конечно, сыграю
Эту музыку в хаосе громкого грая ворон,
Я тебе не скажу, что полжизни уже умираю,
А скажу – не поймешь, погруженная в страхи и сон.

Мораль пришили ночью, наугад,
И, брошенное, долго истлевало тело,
Желтело, мокло, позже голубело,
Перетекая из простора в ад.

Ни памятника бедной сироте,
Ни слова на железе и граните.
А тень ее, что вы еще храните,
Бессмысленна, как книга в темноте.

А те, кто вытирал о полу нож,
Кто дале жил без шороха и гула,
Кто брел себе устало и сутуло,
Испытывая призрачную дрожь,

Растаяли бесследно в свой черед,
Истлели для простора незаметно.
И стало все знакомо беспредметно,
Как беспредметен, в сущности, народ.

А птицы пели, лютики цвели.
И церкви голосили колокольно.
И было им нарядно, и не больно,
И милосердно посеред земли.

Усталости предела не бывает,
И даже смерть полуночно бодра.
Смотри, как снег непоправимо тает,
Не долетая кончика пера.

Мне не дано осилить вашу волю,
Болезней рой и паводок беды.
Я доиграл единственную ролю —
Роль берега для бешеной воды.

Несладок хлеб и пахаря, и прачки,
И горек сок тревоги и тоски.
Достался мне не леденец из пачки,
А только стон, вспорхнувший из руки.

Так тихо вдаль пиликает сурдинка.
Так сумрак мал и движется легко.
И роза выползает из суглинка
В небесном стиле ретро-рококо.

Мне осталось запомнить только
Голос, бешеный и родной,
Как ко мне наклонялась полька
Гладко-темной своей спиной.

Как куда-то в нездешнюю меру
Отправляла взахлеб слова,
Обращая безбожника в веру
Бога, воздуха и естества.

Где я жил временами вечно,
Где летал временами столь,
Что казалась бесчеловечна
До тебя моя каждая роль.

Ветер ветви качает ивы,
Соблюдая живой устав…
Как мы были с тобой счастливы,
Наяву и во сне стремглав.

Заходила в полдень шлюха
Попросить немного соли,
А за ней еще старуха —
Средство верное от боли.

И еще в придачу столько
Разной живности любой,
Заходила даже полька
Вместе с прошлою судьбой.

Впрочем, что об этом проку
Размышлять и толковать,
Я кладу с собой мороку
На широкую кровать,

И, насколько хватит силы,
Бреда, удали, труда, —
Мы с морокой, шестикрылы,
Испаримся в никуда.

Мы опять друг друга потеряли,
Нам опять с тобой не повезло.
Тонкий профиль выткан на медали,
С кратким фактом по излому – зло.

Это было лучшее, чем боги
Одарили бедного раба.
Подводи, чудовище, итоги
С серой кличкой – время и судьба.

Что-то было, что-то перестало
Тикать, течь, тревожится, страдать.
Долго сердце пряли из металла,
Не того, что выдумала мать.

Долго душу в сере полоскали,
Долго крали музыку и речь,
Дней остатки, кажется, едва ли
Можно от бессмертья уберечь.

Ходит воздух по гортани гулко,
Плачет ночь, не ведая о чем.
Больше нет ни сна, ни переулка
Над моим мерцающим плечом.

Что я затеял, родная, с тобой
Меряться в правде и силе?
Ты защищала меня собой,
Когда мы без Бога жили.

Ты охраняла меня кругом,
Тратя и боль, и силы,
Я ощущал тебя верным врагом
Даже в тени могилы.

Оба повержены, оба правы,
Оба несчастны и оба
Ниже помятой нами травы.
Вместе уже до гроба.

Мне б опомниться как-нибудь вечером,
Посмотреть на прожитые дни,
И умом, суетой онемеченным,
Отказаться навзрыд от родни.

И уйти незаметно из города,
И уйти незаметно туда,
Где качается вечно и молодо
Золотая навстречу вода.

Раствориться устало и весело
В этой глуби до самого дна,
(Ты мне жизнь от людей занавесила
Так, что стала она не видна).

И уже из таинственной темени
Видеть мир посторонний светло.
Без учета пространства и времени,
Дважды с коими детство свело.

В каком-то, не помню, июле
В небрежном и тесном мирке
Мы нежно с тобою уснули
От времени вдалеке.

И явь растворилась покорно,
Исчезла, пропала, прошла.
Под звуки протяжные горна,
Под взмахи крыла и весла.

И больше в забытые долы
Вернуться уже не дано,
Где что-то решают глаголы
С предлогами заодно.

Где мечены стороны света,
Где мечены все полюса,
Как в то незабвенное лето,
Где жили взахлеб голоса.

Дрожанье век в прозрачной темноте.
Шуршанье рук по шороху листвы.
Сказав слова, заведомо не те,
Я снова перешел с тобой на вы.