Леонид Латынин - Праздный дневник

Время общей любви истекло,
Время личной любви не настало.
В первой суть и основа – стекло,
А вторая, увы, из металла.

Груда мусора где-то в углу.
То ли годы, а может, и сроки,
Я бы вытек беззвучно во мглу
Без особой и внешней мороки.

Я бы вылетел дымом в трубу,
Я бы вышел из вашего века,
Но кому я оставлю судьбу
В бедном образе человека?

Но кому я оставлю слова,
Что достались мне трудно в наследство,
Этой печки вселенской дрова,
Что дымят до распада от детства?

Выметаем вещи с памятью вовне,
Оставляем вещи, что еще далёко,
Прошлое осталось в безразличном сне,
Что уже не видит дреманное око.

Ничего, что стены чисты и пусты,
Ничего, что окна на замок закрыты.
Под руками дышат белые листы,
Под ногами гнутся мраморные плиты.

Красное на белом смутно в темноте,
Белое на черном смято и просторно,
Дышится свободно в прежней духоте
И живется снова наугад упорно.

Вот уже к рассвету движется рука,
Вот она взлетела выше одеяла.
Вот она связала две судьбы в века,
Покружив над нами, наконец, пропала.

И легко, как в детстве, думать ни о чем,
И кроить и строить эту явь упрямо,
Чтобы ты летела за моим плечом,
Словно ангел Божий по пути из храма.

Потолок потрогать руками,
Постоять на грудной клетке.
Звезда светит за облаками,
И сойка сидит на ветке.

Белка снует тихо,
Орехи в схорон таская,
Да минет нас нынче лихо
И вся суета мирская.

Падает снег, кружит.
Месяц как мяч бейсбольный.
Со мною сегодня дружит
Воздух шестиугольный.

И посреди пространства
Самого черного цвета
Лучше, чем постоянство,
Нет на земле предмета.

Бьется сердце через дорогу
Еле слышно в полночный час,
Торопя к любому итогу
Разделенных дорогой нас.

Снег скрипит, как в сенях половица.
Ветер скор, и летуч, и бел.
Нам обоим давно не спится
Среди праздных и добрых дел.

Ищет пищу молча ворона.
Бег собаки по насту тих.
И ржавеет давно корона,
С гнутым обручем для двоих.

А вверху, и дыша, и вея,
Кружит в памяти робко речь,
Все надеясь, как Ниобея,
Что не все попадут под меч.

Что-то кенар распелся к ночи,
Что-то двор не метен давно.
Я бы вспомнил любые очи,
Если только бы глянул в окно.

Я увидел бы профиль сада
И руки золотую дрожь,
Где деревьев живых прохлада,
Чертит буквы двуострый нож.

Где сидим мы, дыша глубоко.
Между «нет» и мгновенным «да».
Где нам было неодиноко,
Как не будет уже никогда.

То ли кажется, то ли чудится,
То ли ветер гудит в трубе.
То ли нас оставляет улица,
Что жила наугад в тебе.

Видишь, нитка, краснее красного,
Из забытой давно игры.
Сколько в жизни было напрасного
До заветной в упор поры.

Я налью тебе в кубок осени,
Чтоб закрыло туманом дно,
Голубее небесной просини
Будет белое с красным вино.

И, глотая напиток бешеный,
Вместе с пеной восторг пия,
Не оставлю тебя неутешенной,
Несвятая судьба моя.

Ломок мир из железа и стали,
Хрупок мир из надежд и обид,
Что-то кони сегодня устали,
Так могучи и резвы на вид.

И пространства духовного толка
Износились до призрачных дыр.
Вот и выцвела конская холка
Цвета хаки и стиля ампир.

Мне ли знать, что сие вероломство
Стало частью деяний и слов,
И в родство переходит знакомство
Сокрушения прежних основ.

Белок шерк еще быстр и беспечен,
Снег, как прежде, ложится на снег.
Этот мир оказался невечен,
Как невечен законченный век.

Посреди белоснежной дороги,
Между твердью и хлябью земной,
Только мысль о неведомом Боге
Остается на время со мной.

Мне этот ад не по карману,
Мне эта роль не по плечу.
Я забинтую туго рану
И в бесконечность полечу.

Там на лугах такие травы,
Такое скопище копыт,
И наконец у переправы
Оставлю забубенный быт.

И, плавно напрягая тело,
Из шкуры вылезя на свет,
Отчалю так, чтоб все звенело
В остатке нерожденных лет.

И, камень, к камню прирастая,
Неся пространство за спиной,
Я не взгляну, как двери рая,
Визжа, захлопнутся за мной.

Ничего не меняется в мире,
Не изменится никогда.
Дважды два навсегда четыре.
Или прочая лабуда.

Прежней жизни знакомо варево,
В ней огромна и обла боль.
Государю, мой друг, – государево.
Ну а черни – любая роль.

Свеча на столе тяжела и поката,
И свет ее ровный не виден окрест.
Мы – дети с тобой не кривого Арбата,
А бедные дети ивановских мест.

Вино пригуби из живого бокала,
И, руки смежив, отдохни на плече.
И пусть тебе станет легко и устало
При этой неяркой тяжелой свече.

И я расскажу тебе старое слово,
В котором не сон и не смута живут,
В котором живут, как и мы, бестолково
Негромкое счастье и робкий уют.

А ночь осторожно крадется по крыше,
А ветер поет свой негромкий мотив.
И что не скажу, ты, конечно, услышишь,
Руками меня наугад обхватив.

Ранима звуком, вздохом и листвой,
Полетом птиц и музыкой ранима,
Метет метель по белой мостовой,
В слова и жесты не переводима.

Окно мороз узорами затмил,
И тьма вовне сочится незаметно.
И выраженье – хромота не крыл —
По существу старо и беспредметно.

Дымится борщ, протяжен и не густ,
Внимает око этому пределу.
Не отнимай заледеневших уст,
Прижатых плотно к медленному телу.

Я весь – с тобой, от взгляда до кивка,
От не жары до крика и распада,
И что с того, что коротки века
Из трех шагов заснеженного сада.

В доме моем – то трава, то снега,
Гости чужие толпятся толпою.
Друг мой смертельней любого врага,
Сердце болит не в груди с перепою.

Где я его обронил невзначай,
Как далеко оно там закатилось?
Ладно, налей свой мучительный чай,
Лишь бы оно и болело, но билось.

Где его след и когда замело,
Жалкое сердце в миру инородца.
Нáбело жить, а точней – набелó,
Мне не пришлось и уже не придется.