Леонид Латынин - Праздный дневник

Не читай на досуге,
По бумаге скользя.
Просто помни о друге,
Коли оное льзя.

Душа закрыта на замок,
И брошен ключ на дно.
Зачем же вдруг звенит звонок
И стук зачем в окно?

Зачем далекая свирель
Играет тот мотив,
Который мне наплел апрель,
Судьбу перекроив?

И что мне в мире не моем
Искать пустой ответ?
И я закрыл надежно дом,
Ответил стуку – нет.
И, заглянув за здешний край,
Туда, где Бог течет,
Я перепутал невзначай
И нечет ваш, и чет.

И только дробно каблучок
Стучал мне жизни встречь,
Да пел назойливо сверчок
Свою простую речь.

Нити красные тьмою прошиты.
Нити белые в сталь вплетены.
Мне пора бы с привычной орбиты
Чувства долга и чувства вины

Улететь, уползти, беззаботно
Оборваться, как двери с петель.
Слишком зелье сие приворотно
И пьянит до упаду, как хмель.

Я вхожу в теремны#е ворота,
За собой запираю замок.
И звучит долгожданная нота,
Та, которую слышать не мог.

И еще где-то выше и дале
Тот негаданный низменный свет,
Словно оттиск на вышней медали,
В коем образа Божьего нет.

Добрая стерва играла на скрипке,
Кашу варила, корни сушила
И, совершая сплошные ошибки,
Вечно волнуясь, куда-то спешила.

Добрая стерва любила наряды,
Кольца любила и прочие бусы,
Так же любила котов серенады,
Больше – колеса и меньше – турусы.

Что мне за дело смотреть на урода,
Бабьи печали, рабочие слезы.
Дело мое – только детская ода,
Да временами – морозы и розы.

Я же, томимый дурацкой заботой,
Те со щеки вытираю печали
С первой попытки, с десятой и сотой,
Нудно бессмысленной в каждой детали.

В миру, отсутствуя, живу,
Смотрю на ад, что ранит душу,
Во сне, но чаще – наяву.
И смерти здешней реже трушу.

Смотрю на слезы на руке,
На жалкий текст короткой оды.
На страх и трепет вдалеке,
Мои сжигающие годы.

На то, что сердце любит так,
Как мне любить не доведется,
И новой жизни тайный знак
Над прежней плачет и смеется.

И вольно вольностью дыша,
Отсутствию противореча,
Течет и булькает душа,
Остатки замысла калеча.

Где-то вовне копошатся дела,
Струны лепечут забавное что-то.
Жизнь пронеслась, закусив удила,
В ритме погони и такте работы.

Где-то вовне мое сердце болит,
Весны сменяют короткие зимы.
Камень крошится брусчаток и плит,
Замыслы темны, решения мнимы.

Робко смотрю на мелькание рук,
Точно во сне обнимающих тени.
В ритме свиданий и такте разлук
Кто-то встает предо мной на колени.

Что-то еще происходит со мной,
Дань отдавая усталой надежде.
Но различимы ли холод и зной,
Я не пойму уже боле, как прежде.

Мне не справиться с прежнею ношей.
И расстаться, увы, не могу.
Я тебя не от жизни хорошей
Обнимаю, мой друг, на бегу.

И кручу меж зубами несложно
Пару искренних скомканных фраз.
Если б знала ты, как мне тревожно
За растаявших в сумерках нас.

Под дождем холодающим лета,
Над испариной сонной земли
Не найти нам, конечно, ответа
На вопрос, что задать не смогли.

Все бредем по раскисшей дороге
Под зонтом, укрывающим шаг.
Наши лица печальны и строги,
Как намокший и выцветший флаг.

Я разлюблю тебя не сразу,
А постепенно, наугад.
И, завершая эту фазу,
Я новой жизни стану рад.

Я в ней найду себе удачу,
Я в мир войду и запою.
И ничего, что много плачу,
И ничего, что много пью.

И, забывая в самом деле,
Куда иду, зачем живу,
Ладонью глажу еле-еле
Тебя, как будто наяву.

И, совершая круг за кругом
Речей и дел круговорот,
Другую назову я другом,
Приблизив к уху жаркий рот.

И, слушая ответный шорох,
И крик, и бульканье, и свист,
Сгорю стремглав, как легкий порох,
Как высохший в пустыне лист.

Целую в сердце Вас растерянно и нежно,
Смотрите, целый день подарен нам шутя.
И где-то высоко и счастье неизбежно,
И машет нам рукой небесное дитя.

И поперек луны – плавник знакомой рыбы,
И поперек земли – закат и облака.
А мы с тобой опять, наверное, могли бы
Пожить и полетать недолгие века.

Стрекочут кузнецы, суча ногой о ножку.
Июньская жара, зеленые леса.
Твоей рукой в руке я глажу нашу кошку,
Еще поверх руки витают голоса.

На краешек стола присело одеяло,
Закончив, наконец, полуденный полет.
Конечно же, оно недолго пролетало.
Но как же хорошо и плачет, и поет.

Крест-накрест дома заколочены,
Дорога травой поросла,
А храмы стоят позолочены —
След веры, а не ремесла.

И жальники спят деревенские,
Никто к ним уже не придет.
Узоры подзора смоленские
Уснувшая дева прядет.

Свивается нить, не торопится,
Уходит прилежно в утóк.
А жизнь непрожитая копится,
Ложится виток на виток.

И что мне до вашего знания
Конечности пут бытия.
Меня не оставила мания —
Безродная вера моя.

Туманна ночь, нарядна и тепла,
Зеленый свет листвы небезнадежен.
Как тусклы вдалеке дома и купола,
И вид их глазу беден и безбожен.

Арбатских крыш дороги в никуда.
Кричат коты похоже и надсадно.
По водостокам булькает вода,
Как ваша речь – натужно и нескладно.

Усталость застилает божий свет,
Уходит в ночь очередная встреча.
Все ваши «да», напудренное «нет»,
Судьбе и жизни преданной переча.

Еще одна кривая из кривых,
В которых суть до смысла растворима.
Иных уж нет, но, в сущности, иных
И не было от Орши и до Рима.

Играют игроки простой сюжет.
Рожденье. Жизнь. И, наконец, уход.
В сюжете этом изменений нет.
Который год.

И Вам, и мне иного не дано.
По датам роль расписана до дня.
И время непрошедшее – давно
Не для меня.

Я выпью сок гранатовый до дна.
Я вытру рот, не подымая век.
А ты живи – и за меня – одна.
За веком век.

В священных цифрах – семь и три,
На глине, стертой в пыль и прах.
С улыбкой бешеной внутри
И на губах.