Леонид Латынин - Праздный дневник

Алле Латыниной

Рыхлый снег для ходьбы неудобен.
Слишком долог нахоженный круг.
Я сегодня пространству подобен,
Растворен и рассеян вокруг.

Третий час набухающей ночи.
Грохот льда с остывающих крыш.
Теплый ветер, вздохнувший в полмочи,
В лунном свете растрепан и рыж.

В доме Асмуса тени и свечи,
Ветви дремлют, о крышу шурша,
Не сутуль свои узкие плечи,
Одиноко родная душа.

Посмотри на покатые луны,
Что двоятся в совпавшем уме.
Слыша неба провисшие струны,
Что звенят меж собою во тьме.

Я б вас любил, кабы не знать заране,
Что эту чашу завершает дно
И смерти дверь мерещится в тумане,
Когда во рту полощется вино.

Не стоит внове затевать измену
Любой из совершившихся минут.
Как крепко узел стягивает вену,
Как пальцы нервно сигарету мнут.

И трость скрипит, и вздрагивает веко
Где в Сан-Дени монархи и века.
Мне жаль в себе живого человека,
Немного неубитого пока.

Слеза твоя на камне парапета,
И невзначай пролит аперитив.
Мне все же жаль, что песенка не спета,
Хотя уже и отзвучал мотив.

Упавший ангел не разбился,
Его минула хромота,
Но мир неведомый открылся,
В котором он – не тот, а та.

И, возрожденная из страха
Еще беспамятства и сна,
Полуневеста Мономаха
Живет вне воздуха, одна.

И плачет реже, чем когда-то,
Смеется чаще, чем всегда.
И ровно посередь Арбата
Чуть теплится ее звезда.

И я служу ей так усердно,
Как ножны – острому ножу,
Который год немилосердно,
Все так же бережно служу.

Когда в пустыню проникает влага,
Когда зерно набухшее взошло,
Уходит в память постепенно Прага,
Червленый мост и желтое весло.

Мелькнувших птиц распластанные тени
В пятне лучей холодного огня.
И снова ты садишься на колени,
И снова любишь ветрено меня.

И сквозь жару расплавленного солнца
Я принимаю теплые струи,
Как принимал у тусклого оконца
В далеком Плесе запахи твои.

Оставленная бешеная стая
Высоких дней, не имущих стыда…
Не умирая, движется, не тая,
Живая кровь – железная руда.

Ты зашла по дороге из ада
Посмотреть на неприбранный дом,
Посередь самодельного сада
Над заросшим и ржавым прудом.

Заварила мне чай золотистый,
Подмела незатейливый пол,
Позвенела недолго монистом,
Обронив на прощанье глагол.

И ушла на соседнюю дачу,
И осталась там после шести.
Забывая, я тихо поплачу,
Пожилая моя травести.

И опять невесомые книги
Разложу, как всегда, на полу.
Приподняв за железо вериги,
Заживу своей жизнью полу.

Я живу в хорошем доме,
Предо мною три окна.
Никого не вижу, кроме
Безобразного луна.

Вот он движется устало,
Вот он дарит мысли тень,
Предисловием финала
Завершая краткий день.

И в разгар насущной ночи
Дарит мне знакомый сон,
Чем знакомей, тем короче
Просвещая небосклон.

И как призрачному другу
Я скажу ему опять:
– Поплывем, мой друг, по кругу,
Чтобы мыслить и терять.

Я вижу Вас средь сумерек и света,
Я верю Вам сегодня и вчера.
Вы – самая прекрасная планета,
Плывущая из ночи в вечера.

Я Ваше имя, просыпаясь, вижу
Среди берез, закрывших окоем,
Когда я слоги на догадку нижу,
Что близок мир, где мы живем вдвоем.

Где талый мост и ветреное тело,
Как корни или ветви, сплетено.
Когда светило, улыбаясь, село,
И только с виду в воздухе темно.

Бескрайние просторы живота
И точка незаметная ума,
Куда душа в темницу заперта,
Как слово – в бесконечные тома.

А я живу на выстрел от темниц,
Не ведая ни горя, ни забот,
Не различая непохожих лиц,
Сливающихся в призрачный народ.

И, понимая всю неправоту
В таком уходе за пределы дня,
Я незаметно перейду черту,
Что отделит живущих от меня.

Дом у озера в серой дымке,
День осенний плакуч и тих.
Мы участвуем дружно в поимке
Счастья позднего на двоих.

Мед пахучий тяжел и долог,
Чай, остывший на блюдце, густ,
Занавесь до отказа полог
И приблизь наваждение уст.

И возьми меня в некую веру,
Где испарина да слова,
Где желанья не имут меру
В беззаконии естества.

Где забудем о том и этом,
И тем более о другом.
Где легко угадать по приметам
В серой дымке у озера дом.

Зверь рычит не от страха,
Не от гула в крови,
А с разгону, с размаха
Зверь рычит от любви.

Но прозрачное тело
Не ломает в дугу
Горячо и умело
На упругом лугу.

Просто, бережно, туго,
Над распахнутым дном.
В центре острого круга,
Между явью и сном.

Он с безумием в паре
Совершает, скользя,
Что даровано твари
И что людям нельзя.

Кто-то и знал, и знает,
Как происходят миры,
Снег на ладони тает
От нашей в себя игры.

Кто-то встает до света,
Молится, не торопясь,
Не нарушая обета,
Которому имя – связь.

Связь с неживой природой
Или с живым дождем,
С ветреной – вдруг – погодой,
Которую мы не ждем.

Связь со спинкой кровати,
Летящей среди небес.
И даже, совсем некстати,
С надеждой надежды без.

Теплый мост над ленивой Летой,
И поверх – вереница лиц,
И луна неживой приметой
Молча в воды падает ниц.

Пропуская вовне по паре,
Часовые рисуют крест,
Что положен по чину твари
Наугад из окрестных мест.

Меж собою уже незнакомы
И неузнаны Богом, бредем.
Так прозрачны и так невесомы,
Что не застим собой окоем.

И под плач забубенной гармошки
Или выдох негромкий ствола
Вдруг взлетаем, как хлебные крошки,
Что смахнули рукой со стола.

Вера еще в зените,
В руке упруго цевье.
Что не мое – возьмите.
Все, что мое, – мое.

Белка – в кормушке белой.
Ты – в упрямстве святом.
Все, что не сделал, – делай,
Жизнь или смерть потом.