Фёдор Сологуб - Фимиамы

* * *

На что мне пышные палаты

И шелк изнеженных одежд?

В полях мечты мои крылаты,

Подруги сладостных надежд.

Они летят за мной толпами,

Когда, цветам невинным брат,

Я окрыленными стопами

Иду, куда глаза глядят.

Слагать стихи и верить смело

Тому, Кто мне дарует свет,

И разве есть иное дело,

Иная цель, иной завет?

* * *

В ясном небе — светлый Бог Отец,

Здесь со мной — Земля, святая Мать.

Аполлон скует для них венец,

Вакх их станет хмелем осыпать.

Вечная качается качель,

То светло мне, то опять темно.

Что сильнее, Вакхов темный хмель,

Или Аполлоново вино?

Или тот, кто сеет алый мак,

Правду вечную один хранит?

Милый Зевс, подай мне верный знак,

Мать, прими меня под крепкий щит.

* * *

Бывают дивные мгновенья,

Когда насквозь озарено

Блаженным светом вдохновенья

Все, так знакомое давно.

Все то, что сила заблужденья

Всегда являла мне чужим,

В блаженном свете вдохновенья

Опять является моим.

Смиряются мои стремленья,

Мои безбурны небеса.

В блаженном свете вдохновенья

Какая радость и краса!

* * *

В пути томительном и длинном,

Влачась по торжищам земным,

Хоть на минуту стать невинным,

Хоть на минуту стать простым,

Хоть краткий миг увидеть Бога,

Хоть гневную услышать речь,

Хоть мимоходом у порога

Чертога Божия прилечь!

А там пускай затмится пылью

Святая Божия тропа,

И гнойною глумится былью

Ожесточенная толпа.

* * *

Скифские суровые дали,

Холодная, темная родина моя,

Где я изнемог от печали,

Где змея душит моего соловья!

Родился бы я на Мадагаскаре,

Говорил бы наречием, где много а,

Слагал бы поэмы о любовном пожаре,

О нагих красавицах на острове Самоа.

Дома ходил бы я совсем голый,

Только малою алою тканью бедра объяв,

Упивался бы я, бескрайно веселый,

Дыханьем тропических трав.

* * *

Благодарю тебя, перуанское зелие!

Что из того, что прошло ты фабричное ущелие!

Все же мне дарит твое курение

Легкое томное головокружение.

Слежу за голубками дыма и думаю:

Если бы я был царем Монтезумою,

Сгорая, воображал бы я себя сигарою,

Благоуханною, крепкою, старою.

Огненной пыткой в конец истомленному

Улыбнулась бы эта мечта полусожженному.

Но я не царь, безумно сожженный жестокими.

Твои пытки мне стали такими далекими.

Жизнь мне готовит иное сожжение.

А пока утешай меня, легкое тление,

Отгоняй от меня, дыхание папиросное,

Наваждение здешнее, сердцу несносное,

Подари мне мгновенное, зыбкое веселие.

Благословляю тебя, перуанское зелие!

* * *

Лежу и дышу осторожно

В приюте колеблемых стен.

Я верю, я знаю, как можно

Бояться внезапных измен.

Кто землю научится слушать,

Тот знает, как зыблемо здесь,

Как стены нетрудно обрушить

Из стройности в дикую смесь.

И вот предвещательной дрожью

Под чьей-то жестокой рукой

Дружится с бытийскою ложью

Летийский холодный покой.

* * *

Все земные дороги

В разделениях зла и добра,

Всеблаженные боги,

Только ваша игра!

Вы беспечны и юны,

Вам бы только играть,

И ковать золотые перуны,

И лучами сиять.

Оттого, что Вас трое,

Между Вами раздор не живет.

И одно, и другое,

К единению Воля ведет.

* * *

Когда с малютками высот

Я ополчался против гадов,

Ко мне пришел посланник адов.

Кривя улыбкой дерзкой рот,

Он мне сказал: «Мы очень рады,

Что издыхают эти гады,—

К Дракону сонм их весь взойдет.

И ты, когда придешь в Змеиный,

Среди миров раскрытый рай,

Там поздней злобою сгорай,—

Ты встретишь там весь сонм звериный.

И забавляться злой игрой

Там будет вдохновитель твой,

Он, вечно сущий, Он единый.»

* * *

При ясной луне,

В туманном сиянии,

Замок снится мне,

И в парчовом одеянии

Дева в окне.

Лютни печальной рыдания

Слышатся мне в отдалении.

Как много обаяния

В их пении!

Светит луна,

Дева стоит у окна

В грустном томлении.

Песня ей слышится.

Томно ей дышится.

Вечно одна,

Грустна, бледна, —

Ни подруги, ни матери нет.

Лунный свет

Сплетает

Чудные сны

И навевает

Жажду новизны.

Жизнь проводит тени в скуке повторений,

Грустно тени мрачные скользят.

Песни старых бед и новых сожалений

Загадочно звучат.

Звучат загадочно

Трепетные сны.

Бьется лихародочно

Жажда новизны.

Желаний трепет,

Страсть новизны

И новизна страстей, —

Вот о чем печальной песни лепет

В сострадательном мерцании луны

Говорит тихонько ей

И в душе моей.

* * *

О.А. Глебовой-Судейкиной

Не знаешь ты речений скверных,

Душою нежною чиста.

Отрада искренних и верных —

Твои веселые уста.

Слова какие ж будут грубы,

Когда их бросит милый рок

В твои смеющиеся губы,

На твой лукавый язычок!

* * *

Я испытал превратности судеб,

И видел много на земном просторе,

Трудом я добывал свой хлеб,

И весел был, и мыкал горе.

На милой, мной изведанной земле

Уже ничто теперь меня не держит,

И пусть таящийся во мгле

Меня стремительно повержет.

Но есть одно, чему всегда я рад

И с чем всегда бываю светло-молод, —

Мой труд. Иных земных наград

Не жду за здешний дикий холод.

Когда меня у входа в Парадиз

Суровый Петр, гремя ключами, спросит:

— Что сделал ты? — меня он вниз

Железным посохом не сбросит.

Скажу: — Слагал романы и стихи,

И утешал, но и вводил в соблазны,

И вообще мои грехи,

Апостол Петр, многообразны.

Но я — поэт. — И улыбнётся он,

И разорвет грехов рукописанье.

И смело в рай войду, прощен,

Внимать святое ликованье,

Не затеряется и голос мои

В хваленьях ангельских, горящих ясно.

Земля была моей тюрьмой,

Но здесь я прожил не напрасно.

Горячий дух земных моих отрав,

Неведомых чистейшим серафимам,

В благоуханье райских трав

Вольется благовонным дымом.

* * *

Один свершаю долгий путь

И не хочу с него свернуть

Туда, где мечется толпа,

Самолюбива и тупа.

Для тех, кто хочет побеждать

И блага жизни отнимать,

Оставил долю я мою,

И песню вольную пою.

* * *

Радуйся, радуйся, Ева,

Первая и прекраснейшая из жен!

Свирепый Адонаи

Лишил тебя земной жизни,

За то, что ты преступила

Его неправый завет.

Свирепый Адонаи

Поразил твое нежное тело,

И обрек его смерти,

Темной и смрадной, —

Но твое потомство

Населило землю.

Радуйся, радуйся, Ева,