Важа Пшавела - Поэмы

На камне обрывистом дом.
Он крышей приперт к небосводу.
Громадные горы вокруг,
Взметнувшие кверху все тело,
На них белоснежный клобук.
Владычество их без предела.
Увидишь в снегу их хоть раз,
Всегда их захочешь такими.
Чудесны они без прикрас
И лучше, чем в лиственном дыме.
На грудь ли им солнце всползет,
Обвал ли запрет посередке,
Ущелья пролетом в пролет
Раскашляются, как в чахотке.
Но даже и эта краса
Не обойдена благодатью:
Блуждают и их волоса
В теплыни нежданном охвате.
Весной облака в темноте
Жгут молньями ярые свечи.
Земли на такой высоте
Не пашет рука человечья.
Лишь турам для тески рогов
Те выси и кручи любезны.
Лишь горы от веков
Корнями ушедшие в без дну.
Свои ледяные тела
Полуоголив, исполины,
Как темные демоны зла,
Владычествуют над долиной.
Дом с башнею. Башни кремень
Задымлен от вечного боя.
Волнует ее, что ни день,
Ружейною Громкой стрельбою.
Возможно ли ей отдохнуть,
Пока она на карауле,
Пока в ее бедную грудь
Сажают за пулею пулю,
Пока в человеке огнем
Безумствует жажда раздора?
Дом ходит сейчас ходуном!
Не от перестрелки от ссоры.
В нем плач, перебранки в сердцах.
Бранящихся только лишь двое.
Пылающий ярко очаг
Их свел голова с головою.
На той стороне очага
Хевсурка с детьми, а по эту
Хевсур, и управа строга,
А мука его без просвета.

Будь проклято время, что ты
Мне стала женою и Гирей.
До приступа той слепоты
Мне не было равного в мире.
Ты сделала, глупая тварь,
Что стал я похож на уро да.
Могу ль я и ныне, как встарь,
Ходить, не стыдясь небосвода?
О, знать бы о средстве каком
Вернуть себе прежнюю ясность!
Быть лучше скалы черепком,
Чем жить для того, чтоб угаснуть.
Причина всему мой потвор.
Для вас я пред богом лукавил.
И дети мне в тягость с тех пор,
Что стал я идти против правил.
Какой же веревкой завью
Я скорбь о здоровье и чести?

Вали со своей на мою!
Насильно ль с тобою мы вместе?
Кто Мзие пройти не давал?
Кто жалобил рано и поздно:
"Люблю! Не полюбишь пропал"?
Кто плакал несчетно и слезно?
Кто братьев честил средь села?
Кто ночью творил им бесчинья?
Тогда я как сахар была,
Так как же я стала полынью?
Зачем на детей клевета?
Откуда на бога хуленье?
Жениться и за ворота,
А нас на судьбы изволенье?
Моя ли вина, что себе
Ты кажешься хуже, чем раньше?

Твоя! Ты, как ветер в трубе,
Гудела, мытаря и клянча:
"Детей моих губит мороз",
Как бы схоронив их, ты выла.
У Бердии дров целый воз.
Очаг раскалился от пыла>.
Ты ставила мне в образец
Любого глупца-тунеядца
И не разбирала словец,
Чтоб всласть надо мной насмеяться.
Ты в жажде достатка пекла
Пирог с ядовитой приправой,
И вот, в довершение зла,
Я сам пропитался отравой.
Обман городя на обман,
Я ради какого-то черта
Рубил за платаном платан,
Как жулик последнего сорта.
Стыдом перед ними томим
И жалости к стонущим кленам,
Я стал притворяться глухим
И их языку не ученым.
Нечуткий, не то что, как встарь,
Я жаждал бесчувствия камня,
Но ты, ненасытная тварь,
И тут отдохнуть не дала мне.
Бывало, кто тура убьет,
Ты издали слюнки глотала.
Мне жаль твоих слез и забот,
Ты ж о сыновьях причитала:
"Не выйдет мужей из бедняг,
Ращенных без мяса, на постном".
О, лучше б при этих словах
Ты сделалась прахом погостным.
Я начал ходить на зверье,
Чтоб вы от свежины жирели.
Но было мне в муку твое
С детьми за едою веселье.
О, если б в минуту одну
Разверзлась земля подо мною!
Утраченного не верну
Уже никакою ценою.

Не знаю, в какой ты беде,
Что полон тоски и заботы.
Все рубят дрова, и нигде
Грехом не считают охоты.

Где взять это все тебе в толк,
Болтушка, пустая с рожденья,
Постигшая в жизни не долг,
А средство к самоуслажденью!
Ты скажешь. и то не беда,
Что все мне на свете постыло
И нету меня ни следа
Бывалого знанья и силы?
Ты скажешь не должен мертвец
О собственной ведать кончине
И жизни презренной конец
Оплакать в последней кручине?
Найди мне другую судьбу,
Что горем с моей бы сравнилась.
Покойникам лучше в гробу:
Не чувствовать высшая милость.
Чем миру служить я могу?
Земля предо мной, как немая.
Я вижу цветы на лугу,
Но их уже не понимаю.
Готовности их вопреки,
Уж не говорят мне поляны.
Но это еще пустяки,
Есть и поважнее изъяны.
Останусь ли с вами я тут,
Спущусь ли в ущелье какое,
Гроша за меня не дадут,
Я связки соломы не стою.
А хуже всего, что стране
Помочь не смогу я в несчастье.
Управиться по старине
Теперь не в моей уже власти.
Зачем не погаснула в срок
Звезда моя в небе? Доселе
Враги и за свой-то порог
Охоты ступать не имели.
Разве дай они невзначай,
Что сталось с грозой их вчерашней,
И завтра же ринутся в край
И в прах превратят наши башни.
До этого не доведу,
Хоть это б нас ввергло в пучину.
Пусть сам я погибну в аду,
А родину в бездну незрину.
А то как на вас мне смотреть,
Господне как славить мне имя?
Позор мне и ныне, и впредь
Пред мертвыми и пред живыми.
Как хлеб есть, как воду мне пить,
Даренья земли благодатной,
Когда я за всех, может быть,
Должник перед ней неоплатный?
Сказал так и вышел во двор,
И, руки скрестивши, при виде
Отвсюду открывшихся гор,
Заплакал в тоске и обиде.

Уж сухо. Потоки лощин
В движении неугомонном.
Все меньше в ущельях лавин,
В паденье подобных драконам.
Был дождь и закапал листы
Холодными каплями пара,
И кажутся в поле цветы
Глазами царицы Тамары.
Чрез пропасть привет пиримзе
И путникам, только что мимо
Вдоль по перевальной стезе
Спустившимся вниз невредимо.
Гора эта в крапинках стад,
Как в родинках тело красотки.
Зима не вернется назад.
Все рады весне, как находке.
Но много и горя кругом.
Иного в беде и заметим,
Зато не смекнем о другом
И знать не узнаем о третьем.
А в селах хлопот невпроед:
Тревога, смятенье, событья.
"Проведайте, где змееед!
Найдете, на сходку зовите.
Идет ополченье кистин.
Мост через Аргун разобрали.
Все драться должны, как один,
И не допустить его дале.
Как море, бушует народ,
Большая кругом подготовка.
Где ствол оружейный блеснет,
Где шашки старинная ковка.
Давно уж хевсурская рать
Противника вспять не бросала.
Давно не бросалась топтать
Отбитого штурмом завала.
Воинственная молодежь
Рассвета никак не дождется
В мечтах про одно и про то ж —
Кто вражья убьет полководца.
Он руку ему отсечет
И голову напрочь отрубит.
Все в области наперечет
Прославят его и полюбят.
Почтят его кубком вина,
К которому свечи прилепят,
А имя на все времена
Украсят почтенье и трепет.
Уж женщины в башнях с детьми
И там, разрываясь от спеха,
Готовят для членов семьи
Провизию в сумках из меха.