Важа Пшавела - Поэмы

Эй, старче, куда запропал?
Увидеться время приспело.
К тебе, повелителю скал,
Имеется спешное дело.

А, визирь Гургена — царя,
Любовью израненный Шере!
Ты каркаешь издали зря,
Спускайся скорее к пещере.
Давно тебя, братец, я жду,
Пронюхав о страсти бесплодной.
Не стой же у всех на виду,
Как волк завывая голодный.

Привет тебе, мудрый старик,
Знаток колдовства и знахарства!
Коль в сердце мое ты проник,
При думай от горя лекарство.
Коль ты возвратишь мне покой,
Бери мою душу в рабыни.
Ты видишь, что сам я не свой
Стою пред тобою в унынье.
От страсти я весь изнемог,
Влюбленному ведь не до шуток!
Уходит земля из-под ног,
Слабеет от горя рассудок.
Хоть заживо в землю ложись,
Плитой покрывайся надгробной.
Ты веришь? За всю свою жизнь
Не знал я болезни подобной.

Я знаю про горе твое.
Едва появилась Этери,
Как молния, взоры ее
Ударили в голову Шере.
Итак, за каким же, сынок,
Ко мне ты явился советом?
Скажи мне, как если б не мог
Я сам догадаться об этом.

Ах, что мне ответить, старик?
Сгубила меня чаровница!
Сказал бы, да разве язык
Промолвить всю правду решится?
Согнуло несчастье в дугу,
Впились в мою голову сверла.
На хлеб и смотреть не могу
Кусок вылезает из горла.
Застлала глаза пелена,
Рука поднимается еле,
Душа, безнадежно больна,
Не держится более в теле.

Ну, полно тебе причитать!
Ты впал от отчаянья в детство.
Чтоб эту красотку достать,
Имеется верное средство.
Коль горе свое побороть
Влюбленному визирю нечем,
Достану я проса щепоть,
Полью молоком человечьим.
Потом на крови разведу
И чтобы лекарство окрепло,
От грешников, сгнивших в аду,
Прибавлю зловонного пепла.
Частицу своей черноты
Нам даст на приправу Иуда…
Лекарства подобного ты
Не видывал, Шере, покуда.
Возьми его, визирь, с собой
И около дома Этери
Под самым порогом зарой,
Когда она выйдет из двери.
Как действует средство мое,
Вы скоро заметите сами.
Прекрасное тело ее
Покроется мигом червями.
В глазах и в развалинах губ
Неслыханный гнус расплодится.
И скоро она в полутруп
На ваших глазах превратится.
И тщетно ее лекаря
Дежурить начнут у постели,
Потрудятся, глупые зря,
Червей же не выведут в теле.
Пускай насладится вполне
Царевич подругой красивой!

А что же останется мне,
Один только остов червивый?

Зачем чепуху городить?
Русалочьей мазью мгновенно
Ты сможешь ее исцелить,
Избавив от гнусного тлена.
Как только царевич-глупец
Жену позабудет в напасти,
И будет она, наконец,
Твоей предназначена власти,
Помажь ее мазью моей,
Заставь на рассвете умыться,
И к вашей красотке, ей-ей,
Былая краса возвратится.
Схватив драгоценный состав,
Мой Шере, исполнен тревоги,
Коня своего исхлестав,
Как вихрь, полетел по дороге.
И били подковы скалу,
И ветер наигрывал в трубы,
И бесы, уставясь во мглу,
Свистели и скалили зубы.
Сжимая дрожащей рукой
Свое драгоценное зелье,
По горной тропе верховой
Въезжает в ночное ущелье.
Но совесть, однако, не спит,
Стремясь уличить негодяя.
И плачет бедняга навзрыд,
Коня над рекой погоняя.
А в пропасти стелется дым,
Колеблется пламя во мраке,
И дэвы сидят перед ним,
Костры разложив в буераке.
Ликует, ревет чертовня
В разгаре бесовской пирушки.
Как камни, при свете огня
Чернеют большие макушки.
Здесь глотки пещерных владык
Подобны корчагам для пива.
Огромный, как шоти, [2] Шоти грузинский хлеб, плоский, длинный, выпекаемый в особой печи торне. язык
Ворочает снедь торопливо.
Прислужники, рой бесенят,
Проносятся с криком совиным
И полным ковшом норовят
Вина поднести исполинам.
Дымится в кувшинах вино
Награда за смерть и увечья,
Струится во мраке оно
Невинная кровь человечья.
И жрут ее духи земли,
Подобно косматым обжорам,
И, Шере завиден вдали,
Приветствуют визиря хором.

Эй, Шере, несчастный-мозгляк,
Куда тебя черти погнали?
За нашей пирушкою всяк
Свои забывает печали.
Давай заворачивай к нам,
Коль дьяволу продал душонку!
Наделал ты дела, а сам
Торопишься, видно, в сторонку.

Вы правы, за вами душа,
Уделом ей адские муки.
Зачем же напрасно спеша,
За трупом вы тянете руки?
Мне б только пожить на земле
Пять лет или сколько хотите,
А там кипятите в смоле
И в пламени адском варите.

Добро! Торопись, молодец!
Пять лет небольшая помеха.
Но помни: настанет конец
Помрем над тобой мы от смеха!
И Шере пришпорил коня
И прянул во тьму, исчезая,
И долго за ним чертовня
Визжала вослед, как шальная.

В чужом бесприютном краю
Беды натерпевшись немалой,
Вернуться в отчизну свою
Торопится путник усталый.
И вот он родной небосклон!
Но что это? Строем старинным,
Вздымая полотна знамен,
Отряды идут по долинам.
Рога боевые трубят,
Колышутся длинные стяги,
И кони, волнуясь, храпят,
И воины полны отваги.
На каждом мерцает, светясь,
Доспех, облегающий тело,
И черная кровь запеклась,
И грязь на телах затвердела.
У каждого щит на плече,
У каждого палица битвы,
На каждом тяжелом мече
Иссечено слово молитвы.
В стальной рукавице рука
Колеблет копьем многогранным.
Броня на груди нелегка
С нашитым на ней талисманом.
Гурген на коне вороном
Ведет боевую дружину,
И грохот, и вопли кругом
Весь день сотрясают долину.
За ним в отдаленье ведут
Великое множество пленных,
Спешит за верблюдом верблюд
Под грузом сокровищ бес ценных.
А рядом, стальные мечи
Украсив людскими зубами,
Бегут, хохоча, палачи
И блещут на пленных глазами.
Столкнулись Гурген и Леван!
Бой грянул, и не друг Гургена,
Страдая от множества ран,
Едва был избавлен от плена.
И Шере, раздвинув кусты,
В испуге глядит на знакомых.
В сознании их правоты
Страшит его собственный промах.
И чоха намокла от слез,
И гложет тоска святотатца.
Хотел он пробраться в обоз
И с войском Гургена смешаться, —
Да поздно Душа залилась
Прощальным отчаянным свистом
И с правдой последняя связь
Нарушилась в сердце нечистом.
Как бешеный, Шере взглянул
На эти знакомые лица,
И войск торжествующий гул
Ударил в лицо нечестивца.
Отпрянул несчастный назад,
И втайне себя проклиная,
Помчался в кустах наугад,
Коня второпях погоняя.

Подействовал страшный состав!
Весь край поутру взволновался.
В любовную чашу упав,
Таинственный яд примешался.
Этери поблекла лицом,
Червями изъедено тело,
Нет силы ни ночью ни днем,
Где снимут, там вдвое насело.
В испуге царевич глядит,
Склоняясь у милого ложа,
Извелся, рыдая навзрыд,
Остались лишь кости да кожа.
Как только увидит жену,
В беспамятстве валится, бедный,
И только Этери одну
Зовет он в печали предсмертной.
О горе! За крепкой стеной
Скрывает он в башне Этери
И слуги его день-деньской
Стоят сторожами у двери.
Царевич, Этери звала,
Что толку во мне, зачумленной?
Уж лучше б я ни щей была,
Чем жить мне царевной плененной!
Царевич мой, милый супруг,
Мое дорогое светило,
Прости меня, бедный мой друг,
Всю жизнь я тебе отравила!
Во всем я виновна сама,
Проклятая с детства судьбою!
Зачем я лишилась ума,
Когда повстречалась с тобою?
Не зря я твердила тебе,
Увидев тебя на опушке,
Что бросил ты вызов судьбе,
Приблизившись к бедной пастушке!
Напрасно мы, милый, сошлись!
Убить меня, глупую, мало
За то, что я нищую жизнь
На роскошь твою променяла.
Ты слишком для ни щей хорош,
Супруг мой, царевич прекрасный!
И рано иль поздно, но все ж
Я знала, что буду несчастной.