Алексей Кортнев - Песни

Каждый день я жду падения тех, кто выше меня. Каждый день я вижу рвенье тех, кто пока со мной. Каждый день я слышу тленье тех, кто уже упал. Как мне быть, чтобы быть собой? Ой-ой-ой-ой-ой... Как мне быть, чтобы быть собой? Ой-ой-ой-ой-ой... Как мне быть, чтобы быть собой? Ой-ой-ой-ой-ой...

( - Hey, boy! Are you ready? - Yeah, we wanna know our past! - I'll tell you, I guess. - We'll sit quiet. - And close your eyes, imagine: Sun... - Goes down! - Over the step of great size. Red Army troops are longing for fight. - But! - Now they are having their rest playing hot jazz!)

В джаз-клубе РККА сегодня играют би-боп. Уставшие эа день бойцы разбирают Колтрейна. В напоенных смертью руках трепещет звучащая плоть. Знамена и седла побросаны прямо на сцене.

Товарищ военный, зачем эта грусть? Быть может, назавтра разрушится мир... Товарищ военный, сыграй новый блюз, который для нас написал командир!

(You know, honey, it's really hot jazz! )

Враги отступили к реке, и можно спокойно курить, забыть про дурацкие мерши и польки Паркасса. А завтра опять на войну, а завтра придется залить холодную землю волнами горячего джаза.

Товарищ военный, зачем эта грусть? Быть может, назавтра разрушится мир... Товарищ военный, сыграй новый блюз, который для нас написал командир!

Товарищ военный, зачем эта грусть? Быть может, назавтра разрушится мир... Товарищ военный, ну, сыграй новый блюз, который для нас написал командир!

Мой сосед по утрам доедает бычки папирос, как обычно проснувшись одетым. И глядит в потолок, изучая еврейский вопрос, в ожидании вечного лета. Он заходит ко мне с прошлогодним кроссвордом в руках, улыбаеся мне и стремительно бьет меня в пах! О-о-о!!! Совершенно неясно, что он сделает завтра. Зоология. Это зоология, зоология вы понимаете меня, я...

(Ай лав ю, бэби, бэби! Ай вонна кисс ю, кисс ю! Ай гонна тач ю, тач ю! )

Мы привыкли при виде ментов делать руки по швам, вдруг решат покомандовать нами? Мы привыкли подолгу глядеть из окон по утрам Вдруг опять перекрасили знамя? Я готов предугадывать мысли людей и собак. Но мышление устриц - это какой-то мрак. О-о-о!!! Совершенно не ясно, что придумают завтра. Зоология. Это зоология, зоология...

Иавы можете сделать меня козлом, можете сделать меня послом, можете выстроить мне дворец, можете завтра спалить мой дом, можете бредить моей головой, можете торжественно спать со мной, но вам не удастся только одно это скрестить меня с собой, ой!

Ой, зоология, это зоология, ага, зоология, вы понимаете, я...

Ласки мулаток, медвяный запах, вкус кальмара, архипелаги, балые яхты на фоне заката, тени изяшны в вихре танго...

Запах прибоя песок сохраняет. Тяжесть лучей уходящего солнца. Ночь приближается, ночь означает, что тени изящны в вихре танго...

Но это, это только зимние сны, зимние сны, зимние сны молодого человека.

Ночь безмятежна, мгла прозрачна, звери затихли в загадочных чащах, бриз принесет нам свежие вести, и тени умчатся в вихре танго, тени исчезнут в вихре танго...

Но это, это снова зимние сны, зимние сны, зимние сны молодого человека, зимние сны, зимние сны, зимние сны молодого человека.

Они научились играть рок-н-ролл, но они играют парад-алле. И если теперь не сажают на кол, то и так все сидят на игле. Они наигрались со словом "смерть" и взялись за слово "любовь". Но если не будет спроса на нефть, то на экспорт пойдет наша кровь...

Оставьте меня с вашей гражданской войной. Если вам нужен я, так я не хочу быть собой. Оставьте меня, кто вам сказал, что я ваш? Да, я имею блажь я выбираю мажорный прикид, играя траурный марш, играя траурный марш, играя траурный марш.

Они догадались признать вину и не знают, что делать с ней. Ведь сколько б ни ставили раком страну, на безрыбье не станет сытней. Они разделили отцов и детей на евреев и тра-та-татар. Но там, где никого не спасает Матфей, никого не спасет "Капитал".

Оставьте меня! Я не совсем здоров, если вам надо любви, так я ненавижу любовь. Оставьте нас, кто вас просил за нас? Я говорю "Атас!", и мы выбриваем седые виски, играя камерный джаз, играя камерный джаз, играя камерный джаз. Играя то, кем я был. Играя то, чем я стал. Играя с кем буду я.

Я понял вчера, что теснит мою грудь. Отчего мои ребра похожи на ребра сот. И мне кажется - это воск, это воск, и еще чуть-чуть, и я займу свое место в музее мадам Тюссо.

Я твержу свои речи, но твердеют мои глаза. Я подам тебе руку - ты раздавишь мою ладонь. И, конечно, смешней всего то, что это уже не сон, я готов занять место в музее мадам Тюссо.

И я встану в ряду прочих великих свечей. Мы красиво одеты, но нету внутри фитилей. Я не был согласен на это лицо, но что-то внутри оказалось сильней.

Посетите меня в музее мадам Тюссо. Посетите меня, посетите меня, посетите меня, посетите меня в музее мадам Тюссо.

Звоны огненных одежд, колокол полудня - прочь, в мире разовых надежд будет ночь. Звезды сыплются на грудь, ты хотела бы уснуть, только разве нынче ночью уснешь?

Ты сидишь на чердаке с вечной свечкой в кулаке, и летает звездный рой пред тобой. Я иду по голубям, злые рифмы теребя, так безбожно далеко от тебя.

Но часы, сияя лаком, неким округленным злаком израстают из проема в карточной стене. То ли глаз пятно слепое, то ли штемпель на обоях, на письме от времени ко мне... Но на письма времени нет.

Редкий воздух разогнав, время носится стремглав, солнце быстрое кипит между трав. Это юной жизни сок, и горячий кипяток я несу тебе, в ладони собрав.

По цифирной по тропе время движется к тебе, Время ухает в ушах, как в трубе. Так давай же, наконец, соразмерим стук сердец, форму губ и минут бег...

Мама, здесь трещина в доме, эта трещина в доме под нами роют метро, о, мама здесь трещина в доме, эта трещина в доме под нами роют метро, о-о.

В центре столицы, в контакте с милицие-е-ей и прочими лицами из тех, кто носит жетон, я болел в детстве свинкой, в юности - свингом, а потом излечился, и поверил как в крепость в свой дом. И я жил между прочих и вставал среди ночи, ощущая на почве некий беспочвенный гул... И однажды зимою треснул пол подо мною, и я лег животом на паркет и впервые взглянул,

мама, в эту трещину в доме, эту трещину в доме под нами роют метро, о-о.

А в начале апреля появился из щели человек в отутюженной робе и мягко сказал, что, мол, его поздравления, что есть общее мнение, что мой дом оборудуют под пересадочный зал. И я звал тебя, мама, но в трещину прямо шли бригады проходчиков с песней гражданской войны. Ослабевший от горя я уснул в коридоре, и тогда под меня подвели эскалатор они, о,

мама, здесь трещина в доме, эта трещина в доме под нами роют метро, о-о.

Но знаешь ли, мама, я прижился здесь, мама, здесь ветер и мрамор, и я не плачу за проезд, я ношу желтый китель, я хожу только прямо образцовый житель показательных мест. Прихидя домой, мама, я тяну из кармана связки своих пятаков и под землю, гуд бай! Здезь моя Ойкумена, приезжай непременно навестить меня, мама, в этот мраморный рай.