Александр Этерман - Реквием по Н В

Подковано. Блестит. Приобретаю
Известность и — куда там город Рим
Провинции на берегу Дуная.
На юге — Понт. На севере — Гольфстрим.

Ты пишешь, что сей Капитолий — тюрьма,
Но это смешно и неверно.
Ведь даже была симпатична сперва
Юдифь голове Олоферна.

Коринф пылал. Его дворцы и храмы
Текли и лопались. В его руках свело
В единое и ведьм, и помело.
Бог знает чем они казались сами.

Коринф горел как грешники горят.
За все грехи людей дома платили,
И после этих сцен разгром Бастилии
И строфы Данта — чистый плагиат.

И я не мог, конечно, усмотреть
Ни воли злой, ни парадигмы сладкой.
Мне двадцать лет. Мне некого жалеть.
Сижу на камне и хрущу тетрадкой.

И, часто выдыхая перегар,
Уписывали жидкую стихию,
И поражаясь, что еще живые,
Благословляли город и пожар.

Коринф пылал. Его не пресекали.
По всем вполне. Сюжеты и хвосты,
И недовольных намертво спаяли
Бездушный край и жаркие цветы.

Но мне безумно жаль его породу.
Я бы хотел, вверяясь небесам,
Уйти в Коринф оплаканно свободно
И сознавать, что сделал это сам.

Но смерть в постели? Врезавшись, и клейко
Душой и телом в городской бедлам,
Ору, решившись: "Эй, судьба-индейка!
Рабу, — беги в Коринф к другим рабам

И отыщи причины и начала,
И что за новоявленный Катон
Постановил задолго до пожара,
Что этот город должен быть спален".

И он ушел. Меня пронзило чувство
Закованности в наши города,
Тоскливой неподъемности искусства
И зависти к беспечности раба.

Но там, куда свалили ценный лом,
Кристаллизуясь, таяла, сверкала
И отдавала медленным огнем
Поверхность неизвестного металла,

Чью новизну и прелесть, я боюсь,
Похитили для празднованья труса,
Когда ее покойный Мебиус
Вывертывал из собственного уса.

(Напутствие сажающим сады
Практическое следствие пожара
Возникновенье новой красоты
Не где-нибудь, а на могиле старой.)

Все обошлось, конечно, без чудес.
Огонь расплавил ценные металлы
В дурацком старом храме и окрест
В пропорциях случайных и престранных,

Загадочных от совпаденья с тем,
Что никогда ни с чем бы не совпало,
Не совпади оно с паденьем стен
И сокрушеньем крепостного вала.

Мы дружно невзлюбили этот сплав,
Приравненный к сокровищам Востока,
Искусно утаивший свой состав
И равнодушный к будущим восторгам.

Латиняне ваяли из него
Великих полководцев и изгоев,
Особо отличившихся богов
И собственных еще живых героев.

Мне нет нужды встревать в безумный мир
Джихада и туркменского народа
Чтобы узнать, кого долбал эмир
И как его — и результат похода.

Каков вопрос — таков ответ. Таков
И интерес — и вихрь и ветер в гриве.
Я строил их взаправду, из кусков
И становился сам себе противен.

Мораль узка. Пока я изучал
Сравнительно араба и монгола
И юг Балкан — я попросту чихал,
Что ворошу эпоху произвола,

Как юный медик. Над чужой ногой,
Как над душой. Но жилы тянет смело.
Не дольше, чем к натурщице нагой,
Привыкнуть к человеческому телу.

Флиртуем в морге. Пища для ворон,
Лицензия — но я не врач. Сначала
Проснется совесть. Нежный эмбрион
Порядочного профессионала,

Что в жалобах, идущих к небесам,
Как может, умаляет нашу долю,
Когда уже наказанному там
Прописанные утоляет боли.

Но чем остудишь тлеющую плоть?
Слезами? За умеренную плату
Смягчаем гнев небесный. А Г-сподь
Всемерно сострадает адвокату.

Влюбленный мавр? Душитель? Нет.
Увы. Учу: "Война — сама себе кормушка.
Мой будущий бюджет"… В конце главы
Не прохожу в ее иголье ушко,

Но процветаю в должности зато.
Пускаю стружку влажной древесины
С олив аттических. А что до эсхато
Логической природы медицины,

То хоть она и правда занесла
В Европу AIDS, чуму и лихорадку,
Меня до основанья потрясла
Ее любовь и ненависть к порядку.

Все преступленья стоят одного.
Мы потому и судим, что подсудны,
И есть причины связывать богов
С употребленьем склеенной посуды.

Землетрясенье украшает дом,
Пока не станет приторным и частым.
Мы справедливей мыслим, чем живем,
И, может быть, поэтому несчастны

И больше не сгораем.
Никогда История не завышает кары,
И, сотрясая, строит города
Неповторимость всякого пожара.

Огонь наивен, как латинский стих,
Как чемпион, забывшийся на ринге.
Я просклонял последнее "прости"
Своим друзьям, оставшимся в Коринфе.

См. протоколы двух последних сессий.
А все-таки? Вас не было в стране?
Коринф сгорел от докторских репрессий
И если бы хоть по моей вине!

1
Пусть в срезе времени нетленны
Дела, свершенные другим,
Но от развалин Карфагена
Я в третий раз иду на Рим.

2
Нет, не английских генералов,
Не склянок с импортным спиртным
Хотели только Ганнибала
Войска, идущие на Рим.